Блудный сын

Посчитала сие за мелкое нарушение закона. В конце концов квартира не являлась местом преступления, а она сама служила в полиции.

Чтобы открыть врезной замок, воспользовалась отмычкой-пистолетом «Локэйд», которая продавалась только правоохранительным ведомствам. Вставила тонкий штырь в замочную скважину и нажала на спусковой крючок. Ей пришлось четырежды нажимать на него, прежде чем замок открылся.

Использование «Локэйда», конечно же, каралось строже, чем срыв полоски бумаги с полицейской печатью. Отделу принадлежало лишь несколько отмычек-пистолетов, и хранились они в оружейном сейфе. Для получения «Локэйда» требовалось заполнить соответствующий бланк и вручить его дежурному, который и выдавал отмычку-пистолет, убедившись, что автор заявления имел на это право.

Никому из детективов не разрешалось постоянно держать у себя «Локэйд». Но поскольку должного порядка с хранением заявлений в отделе не было, одна из отмычек-пистолетов «затерялась» у Карсон, которая решила никому об этом не говорить.

Она никогда не использовала «Локэйд» для нарушения чьих-либо прав, только когда все было по закону и хотелось сэкономить драгоценное время, которое ушло бы на заполнение соответствующего бланка и получение отмычки-пистолета у дежурного. Вот и в данной ситуации она не нарушала прав Бобби Оллвайна по той простой причине, что Бобби убили.

Хотя Карсон любила эти старые фильмы, она не считала себя Грязным Гарри[25] в женском облике. Она еще старалась держаться в рамках установленных правил, нарушая их только в случае крайней необходимости.

Она могла бы разбудить техника-смотрителя и получить ключ-отмычку. С радостью вытащила бы этого старого козла из постели.

Но помнила, как он оглядывал ее с головы до ног и облизывался. В отсутствие Майкла спросонья, под действием паров алкоголя он мог попытаться ухватить ее за зад.

И тогда ей пришлось бы привести его в чувство ударом колена по яйцам. Потом, возможно, и арестовать, а она приехала в такую даль лишь для того, чтобы поразмышлять, почему Бобби Оллвайн выкрасил всю квартиру, за исключением ванной, в черный цвет.

В полночь, даже при включенном свете чернота комнаты дезориентировала, и она без труда могла представить себе, что чувствует астронавт во время выхода в открытый космос на темной стороне Земли, когда соединен с «шаттлом» одним лишь гибким фалом.

Обитое черным винилом кресло, которое стояло по центру гостиной, напоминало трон, предназначенный, правда, не для коронованной особы, а для демона среднего пошиба.

Хотя Оллвайна убили не здесь, Карсон чувствовала, что, разобравшись с психологией этой конкретной жертвы, сможет в какой-то мере приблизиться к Хирургу. Она села в кресло.

Харкер заявлял, что черные комнаты символизируют жажду смерти, и Карсон с неохотой признала, что такое толкование более чем логично. Как и остановившиеся часы, Харкер время от времени мог говорить правду, но не чаще двух раз в сутки.

Однако жажда смерти не могла полностью объяснить ни доминирующий в квартире цвет, ни самого Оллвайна. Эта черная дыра говорила и о мощи, совсем как настоящие черные дыры, которые находились в глубинах Вселенной и благодаря огромной гравитационной силе не давали ускользнуть даже свету.

Человек, который выкрасил эти стены, эти потолки, эти полы, не пребывал в отчаянии; отчаяние подрывает силы, не побуждает к действию. Она легко представила, как Оллвайн зачерняет стены, кипя от злобы, не находя себе места от распирающей его ярости.

Если это так, то на кого он злился, кого хотел разорвать на куски?

Руки Карсон лежали на широких набивных подлокотниках. А пальцами она нащупала в виниле множество дырочек.

Что-то укололо ей правую ладонь. Из набивки она вытащила бледный полумесяц; обломившийся ноготь.

Приглядевшись, обнаружила в обивке десятки полукруглых дыр.

От кресла, да и от самой комнаты веяло таким холодом, что Карсон казалось, будто она сидит на глыбе льда в холодильнике.

Карсон растопырила пальцы, согнула их. И тут выяснилось, что каждый палец нашел в виниле свою дырку.

Обивка была толстой, прочной, упругой. Чтобы пробить ее ногтями, требовалось приложить очень большое усилие.

Логика говорила за то, что от отчаяния Оллвайн не смог бы повредить винил. Не смог бы и в ярости, если бы, по утверждению Джека Роджерса, не был нечеловечески силен.

Она поднялась, вытерла руки о джинсы. Ей казалось, что она вымазалась в грязи.

В спальне зажгла все лампы. Но черные поверхности впитывали свет.

Кто-то открыл черные жалюзи на одном окне. Квартира являла собой такой мрачный мир, что уличные фонари, неон вывесок, свет большого города, казалось, не имели никакого отношения к реальности Оллвайна, существовали в другой, далекой вселенной.

Она выдвинула ящик прикроватной тумбочки и обнаружила Иисуса. Его лицо смотрело на нее с каждого из буклетов. Правую руку он поднимал в благословении.