Блудный сын, или Ойкумена: двадцать лет спустя. Книга 3. Сын Ветра

— Это поможет мне взлететь?

— Нет. Мы просто разминаем фактуру.

— Что мы делаем?

— Неважно. Вставай. Пройдись по двору.

— Я хожу. Великий Джа! Я снова хожу!

— А что тебя удивляет? Тоже мне, нашел причину кричать. Что значит «хожу», если мы собрались летать?

Троекратное согласие из Папы Лусэро выдирали клещами. Он был против всего: помощи, вмешательства, эксперимента. Дайте мне спокойно помереть, требовал он. «Спокойно? — язвили спасители. — Да помирай ты спокойно, мы бы и пальцем не пошевелили!» Это опасно, настаивал Папа. «Не твое дело, — откликался дружный хор. — Мы тут все совершеннолетние и дееспособные. Что хотим, то и творим.» Я не согласен, упорствовал карлик. «Отлично, — кивали тираны. — Ты, главное, согласись три раза подряд, а дальше хоть трава не расти, понял?» С логикой у тиранов было плохо, но это никого не волновало. Я же сожгу вас, черти, плакал Папа. «Нас? — три кукиша вылетели из карманов. Три кукиша устремились к умирающему антису. — Ты? Мы в огне не горим и в воде не тонем. Говори «да», если жизнь дорога!»

Да. Да. Да.

Гай Октавиан Тумидус, Лючано Борготта, маэстро Карл — они добились своего.

— Теперь садись. Вот здесь, напротив.

— Ты лежи, маэстро. Тебе лучше лежать.

— Я сам знаю, что мне лучше.

— Лежи, говорю.

— Молчи. А то речь откорректирую. Будешь мне дифирамбы петь, дискантом.

— Ты, старый человек…

— Я старый человек, Папа. Но я младше тебя. Я просто болен, так бывает. Вся медицина от Ларгитаса до Тилона разводит руками и пожимает плечами. Надо надеяться, говорят они. Ну их к чёрту! Мне надоело надеяться. Диетический супчик? Покой? Постельный режим? Откуда здесь взяться надежде?

— А сейчас? Что ты делаешь сейчас?

— Сейчас я живу. Вот и не мешай мне жить.

Справившись с пучком моторика, маэстро Карл потянулся дальше, глубже. Движение за движением, большое тело за малым. Волна за спиной у косной материи. У обычного клиента два пучка: вербальный и двигательный. У антиса — три. Работать с движениями плоти, не зацепив третий антический пучок, курирующий выход в волну, было очень трудно. Работать с тремя пучками одновременно — на грани подвига. Для этого кукольник должен был иметь расщепление личности. К счастью, маэстро сразу оставил в покое речь Папы Лусэро, сосредоточившись на двух видах моторики: земной и небесной. Малыш Лючано предупреждал об этих особенных нитях. Толстые, как басовые струны, покрытые наэлектризованным ворсом, они в любом случае привлекли бы внимание маэстро. Всех своих учеников Карл Эмерих звал малышами — от искателя приключений Борготты до нытика Пьеро, невзирая на возраст. Боже, каких трудов стоило выгнать Пьеро из Папиного дома! Отправить в отель, объяснить, что здесь управятся без него…

Каких трудов, каких усилий, и всё насмарку. Тишайший Пьер Ма̀львин, неспособный прихлопнуть муху полотенцем, упёрся рогом, встал стеной. Никуда не пойду, объявил он. Без вас, маэстро? В отель? Только через мой труп. Вояка Тумидус уже собрался воплощать последнее заявление Пьеро в жизнь, когда вмешался Папа Лусэро.

«Славный umfana[7], — сказал карлик. — Упрямый как осёл. Пусть остаётся.»

Как же так, грянул хор. Как можно?! В неозвученном подтексте звучало: как можно, чтобы посторонний узнал о тайне смерти антисов?

«А что он поймёт, ваш umfana? — спросил карлик на секретном совете заговорщиков, когда Пьеро изгнали в дом. — Ну, посидит рядышком. Взлечу — хорошо. Антисы взлетают, обычное дело. Не взлечу — и ладно. Старик совсем расклеился, песок сыплется. Откуда ему знать, что со мной делают? Я ему, между прочим, троекратного согласия не дам.»

Горячий старт, напомнил Тумидус. А вдруг?

Жён и детей Папы с утра выперли прочь, дав указание до вечера не возвращаться. Не в пример Пьеро, эти ушли без особого сопротивления — каких-то три часа скандала с битьём посуды, и брысь, горлопанки! Соседей решили не тревожить: Папа заверял, что сил у него осталось мало, с кошкин чих. Если будет пожар, то отсюда и до забора.

«Ну, сгорит, — карлик пожал плечами, имея в виду Пьеро. — Вместе с любимым учителем. Эй, Борготта, вот ты бы хотел сгореть вместе с любимым учителем? По глазам вижу, что хотел бы.»

Иди в жопу, отозвался вежливый Борготта. Я бы и сам не сгорел, и любимого учителя не потащил бы на Китту. Слышишь, маэстро? Остался бы в больнице, как миленький. Я тебе не мямля Пьеро…

«Вот, — кивнул Папа. — А мальчик потащил. И следом за ним потащился. Всё, конец дискуссии.»

Пьеро вернули и объявили решение. Велели благодарить доброго Папу Лусэро и держать язык за зубами. Парень сказал спасибо, чем и ограничился. У Тумидуса возникло подозрение, что парень подслушивал, но озвучивать свои догадки консуляр-трибун не стал. На месте Пьеро он бы тоже подслушивал. Авантюра, вздохнул Тумидус. Авантюра за авантюрой, одна другой краше. Безумства, за которые я, будь я военным следователем, отдал бы всех участников под трибунал. Все больше людей увязают в этой трясине, рискуют жизнью. Отказаться, что ли? Повернуть назад?

Он знал, что не откажется.

— Папа, они мерцают.

— Кто?

— Не кто, а что. Нити антического пучка.