Блуждающая звезда

Пронзительный крик разорвал предрассветную тишину. Я оставила Саади и побежала вниз с холма, раня босые ноги об острые камни. Крик не повторялся, и я остановилась, пытаясь определить, откуда он прозвучал. В доме я нашла разбросанные простыни. Кувшин воды, который я набрала на заре, стоял нетронутым. Повинуясь инстинкту, я кинулась в овраг. Сердце бешено колотилось, потому что тот крик потряс меня: я поняла, что Румия готовится родить. Я неслась через кусты к оврагу и вдруг снова услышала ее голос. Она не кричала, а охала и стонала все громче и громче, а потом вдруг ненадолго замолкала, как будто хотела перевести дух. Наконец я увидела ее. Она лежала на земле, разведя ноги, закутанная с головой в голубое покрывало. Сидевшая рядом Аамма Хурия говорила с ней, нежно гладила по плечам, стараясь успокоить. Солнца в овраге пока не было, и ночная прохлада приглушала вонь от испражнений. Аамма Хурия подняла голову. Впервые за все время я поняла по ее взгляду, что она растеряна. В глазах у нее стояли слезы.

— Нужно забрать ее отсюда, — сказала Аамма. — Сама она идти не сможет.

Я повернулась, чтобы бежать за помощью, но тут Румия приподнялась и сдвинула покрывало. Боль и страх исказили детские черты ее лица. Волосы намокли от пота.

— Я хочу остаться здесь. Помогите мне, — шепнула она и снова начала стонать в такт схваткам. Я стояла перед ней, не в силах шевельнуться, без единой мысли в голове.

— Сходи за водой и простынями! — резко бросила Аамма Хурия.

Я не двинулась с места, и она прикрикнула на меня:

— Поспеши! Она рожает!

И я побежала, слыша в ушах стук собственной крови и тяжело дыша. Ворвавшись в дом, я схватила кувшин и белье и понеслась назад, выплескивая воду на платье. За мной увязались ребятишки. Я велела им убираться, но они не послушались и полезли наверх, чтобы поглазеть. Я начала швырять в них камни, и тогда они скрылись из виду, но потом все равно вернулись.

Румия ужасно мучилась. Я помогла Аамме поднять ее и завернуть в простыню. У нее отошли воды, и кожа на огромном белом животе то и дело собиралась складками, как поверхность моря в ветреную погоду. Я никогда такого не видела. Зрелище было пугающим и прекрасным. Лицо Румии изменилось: запрокинутое к ясному, сияющему небу, оно казалось маской, за которой словно бы скрывалось другое существо. Румия тяжело дышала открытым ртом, из ее горла вырывались животные стоны. Я набралась мужества, подошла ближе и принялась отирать пот с ее лица влажным полотенцем. Она открыла глаза, взглянула на меня, не узнавая, и прошептала:

— Мне больно, очень больно…

Я смочила ей губы.

Волна поднималась от живота Румии к ее лицу. Она выгибалась назад и стискивала губы, но волна разрасталась, стон вырывался наружу и превращался в крик. Потом ее голос срывался, и она могла только судорожно, со всхлипами, дышать. Аамма Хурия положила ладони на живот Румии, навалилась на нее всей тяжестью и принялась давить — так, словно отстирывала в тазу грязное полотенце. Я с ужасом смотрела на искаженное гримасой лицо старой женщины, терзающей живот Румии. На мгновение мне почудилось, что она хочет ее убить.

Внезапно живот заходил ходуном. Румия резко откинулась назад, упираясь пятками в землю, а плечами в каменистое дно оврага, подняла лицо к солнцу, издала нечеловеческий крик, вытолкнула из себя ребенка и медленно опустилась на землю. В мир пришло липкое от крови и плаценты существо с обмотанной вокруг тела пуповиной, Аамма Хурия подхватила его и принялась мыть, и этот новый крошечный человечек вдруг издал свой первый крик.

Я смотрела на Румию, на ее бедный, избитый кулаками Ааммы, голый живот и налитые груди с лиловыми сосками. К горлу подступала тошнота, ужасно кружилась голова. Аамма Хурия помыла младенца, перерезала острым камнем пуповину и закрыла ранку на животике. Лицо Ааммы разгладилось, и она показала мне крошечного, сморщенного младенца.

— Это девочка! Очень красивая девочка! — сказала она так спокойно, как будто нашла ее в корзинке. Потом бережно приложила новорожденную к сочащейся молоком груди матери, прикрыла их чистой простыней, села рядом и принялась напевать. Солнце взошло, в овраге начали собираться женщины. Мужчины и дети стояли в отдалении. Жужжали мухи. Аамма Хурия вдруг вспомнила, как ужасно пахнет вокруг, и сказала:

— Нужно вернуться домой.

Женщины принесли одеяло. Впятером они подняли Румию, прижимавшую к груди дочку, и медленно, как принцессу, понесли в лагерь.

* * *

С появлением в нашем доме ребенка жизнь изменилась. Ни еды, ни воды не прибавилось, зато родилась новая надежда. Даже соседи это почувствовали. Каждое утро они появлялись у нашей двери с подарками — немного сахара, чистое белье, сухое молоко из собственного скудного рациона. Старухи, у которых совсем ничего не осталось, приносили сухой хворост, коренья и пряные травы.