Блуждающие токи

Жора оказался прав. Федор приехал в конце дня необычайно торжественный, с горящими, беспокойными глазами, чувствовалось, что он не может стоять на месте, он все время двигался, его сжигало какое-то внутреннее возбуждение, оно искало, требовало выхода, оно клокотало у него в горле, трепетало в каждом жесте.

Его о чем-то спрашивал Гурьев, что-то говорил ему Жора, но он ничего не слышал, может быть, даже не видел, он оглядывал столы, шкафы, приборы, что-то, видимо, прикидывал, соображал.

Он попросил никого не уходить, вышел ненадолго, потом вернулся, подошел к своему столику.

— Несколько минут внимания, — произнес он громко, и все почувствовали, что за этой вроде бы ничего не значащей фразой кроется нечто чрезвычайно важное — Нам дали новое помещение, через день-два — будем переезжать

Какое-то мгновение было необыкновенно тихо, потом поднялся невообразимый шум. Жора, приложив ладони ко рту, исполнял туш, Ким бросился выяснять, где находится новое помещение, а Семен Борисович переспрашивал Женю, силясь понять, что сказал Хатаев.

Федор поднял руку.

— Это здание, которое предназначалось Сельхозпроекту, на улице Октябрьской, угол Чехова. Но Сельхоз-проект получит другое. Им там все равно тесно, а мы переедем вместе с нашим институтом. Нам отдают целое крыло — пятнадцать комнат, небольшой зал, есть подвальные помещения, трансформаторная и гараж. — Он снова сделал паузу, но на этот раз было необыкновенно тихо, все напряженно ждали, что он скажет дальше — по всему было видно, что самое важное он еще должен сказать. И он сказал:

— Все это — все эти древние столы и стулья, шкафы прошлого века мы с собой не возьмем. Там будет все новое Но дело, конечно, не в этом, вы понимаете. Дело в том, что, оставляя здесь все это старье, мы должны оста вить здесь и весь наш старый стиль работы.

Он оглядел высокие, потемневшие стены, лепные украшения по углам, покрытые несколькими слоями штукатурки и пыли, посмотрел в окно, за которым виднелся вход к Дементьевне, и усмехнулся.

— Я понимаю, во всем этом есть своя прелесть, свое очарование прошлого. Но всему свое время. Сейчас двадцатый век на дворе, причем третья четверть двадцатого века. И давно пора усвоить требования сегодняшнего дня.

— В науке мы всегда были на уровне сегодняшнего ДНЯ- негромко сказал Гурьев, но его густой, плотный голос как-то сразу заполнил помещение. — Иногда впереди даже… — добавил он

— В теории — может быть. — Федор вскинул голову, — Но. понимаете, в том-то и заключается анахронизм, что чистая теория уже изжила себя в нашей области на данном этапе.

— Позвольте, — заволновался Гурьев, он даже привстал, — какая же это чистая теория, если прямым результатом наших исследований должна явиться универсальная система защиты?!

— Должна явиться! — Федор язвительно выделил последнее слово. — А она, как видите, до сих пор почему то не является!.. От нас ждут отдачу сейчас! Понимаете — сейчас, а не в будущем. И мы дадим ее сейчас!

Он обвел всех горящими глазами, и они все увидели, что спорить с ним сейчас бесполезно.

— Что для этого требуется? — продолжал он. — Четкость в организации работ, ритм, контроль и, главное, конечно, инициатива каждого. У нас теперь будет самостоятельный план производственного внедрения. Мы его обсудим совместно с производственниками, сами распределим, кто что будет делать, сами себе наметим конкретные задачи, составим график, и уже потом — все! Закон! Сами его установим, сами будем железно соблюдать.

Он опять обвел всех горящим взглядом, увидел настороженные, хмурые лица и весело сверкнул белыми зубами.

— Почему я завел сейчас этот разговор? Потому что понимаю: кого-то такой порядок, может быть, не устраивает. Ну, что ж, подумайте сейчас, пока не поздно, — насильно держать никого не будем, хотя, скажу откровенно, я очень надеюсь на всех. Я уверен, что если мы вместе возьмемся за это дело, то горы своротим, не сомневаюсь.

Запись в тетради

В тот день, когда он произнес свою тронную речь, я впервые увидела, что даже Жора потускнел. Состояние у всех, видно, было одинаковое. Я слышала, как Жора сказал Киму:

— Старик, что-то скверно во рту, вроде медяк подкинули… Может, смоем это дело?

— Хорошо бы, — сказал Ким, — но ведь он еще там, внизу.

Жора глянул в окно.

— Ничего. Сейчас отчалит. Директорский экипаж наготове…

Они стали собираться, а мне до ужаса тоскливо стало.

— Ребята, возьмите меня с собой, — попросила я. Они переглянулись.

— С удовольствием, — сказал Жора, — но, понимаешь, в этом заведении женщины не появляются…

— Ничего, я в уголке посижу, между вами, ладно? Они опять переглянулись.

— А что, куда ни шло, — махнул рукой Жора, — пошли.

Мы спустились вниз, вышли из подъезда и увидели отъезжающий директорский ЗИЛ.

— Адью, — сказал Жора и помахал рукой.

Но на углу ЗИЛ остановился, из него вышел Федор, машина поехала дальше, а он пошел нам навстречу, улыбаясь до ушей, сверкая всеми своими жемчужными зубами, — не человек, а само радушие.

— Все в порядке, мальчики, — послезавтра переезжаем. Ну что — обмоем это дело?

Мы остолбенели, глядя друг на друга.