Блуждающие токи

Лаврецкий получил телеграмму в конце дня. Шел второй месяц его пребывания в приморском санатории Академии наук. Весь день он провел как обычно, за письменным столом в своей комнате, выходил ненадолго — на завтрак и на обед и тут же возвращался к себе. Он должен был пойти еще на две лечебные процедуры, но не пошел, решил сэкономить время, — а главное, боялся потерять нить в своих размышлениях.

Лишь под вечер, где-то около семи, он встал, кинул через плечо полотенце и уже собрался идти вниз, к морю, когда в дверь постучали, и вошла маленькая, сухонькая седая женщина в белом халате.

Целый день он избегал, как только мог, встречи с этой женщиной, а тут попался.

Она вошла, остановилась возле стола и, не говоря ни слова, глядела на Лаврецкого в упор. А он, как провинившийся школьник, комкал в руках полотенце.

— Садитесь, пожалуйста, Елена Михайловна, — Он пододвинул к ней стул. Но она продолжала стоять, так же пристально, с укором глядя на него, и он, не зная, что делать, снял с плеча полотенце, положил на стол, поверх рукописи. Она перевела взгляд на исписанные листы, на логарифмическую линейку, выглядывавшую из-под полотенца, на справочники, разбросанные по столу.

— Ну?! Что с вами прикажете делать?

— Елена Михайловна, поверьте, все в пределах нормы, как мы уговаривались.

Она посмотрела на часы.

— Если вычесть время обеда и завтрака, вы провели сегодня за столом семь с половиной часов, я засекла, я дежурю сегодня по корпусу. Процедуры пропустили, на прогулку не ходили, и это вы называете "в пределах нормы"?!

— Елена Михайловна, милая, вы же мыслящий врач, вы должны понять: где бы я ни был, работа идет вот здесь, в этой чертовой коробке, — он с силой стукнул себя ладонью по лбу, — так уж я устроен. Если я не смогу записывать, мне придется все держать в памяти, а это лишняя нагрузка. Пребывание за столом уменьшает напряжение, идо г, так сказать, на пользу и мне и вам…

Она, как видно, оценила своеобразную логику пациента, усмехнулась печально, покачала головой. Села.

— Садитесь, — сказала она Лаврецкому, и, когда он сел с безмятежной улыбкой на губах, вдруг ошарашила его вопросом:

— Вы жить хотите?

— Жить? Конечно, хочу. Я обязан жить! Я должен довести до конца свою работу.

— Так вот, Игорь Владимирович, слушайте меня внимательно? При такой нагрузке вы протянете недолго.

— Ясно… Спасибо за откровенность.

— Вы меня вынудили. Так вот, если будете соблюдать режим, будете чередовать полный отдых — я подчеркиваю — полный — с умеренной нагрузкой, можете рассчитывать на поблажку. Доведете до конца свою работу, возможно, даже начнете и кончите другую. Но, я повторяю, только соблюдая железный режим: никаких перегрузок, никаких встрясок, ничего подобного! — Она пристукнула по циферблату часов и опять посмотрела в упор на Лаврецкого.

Он сидел, пригнув голову, радужная улыбка погасла.

— Ну что ж, откровенность за откровенность. — Он поднял голову. — Елена Михайловна, говоря языком спортсменов, я вышел на финишную прямую. Я должен сделать последний рывок, чтобы завершить главную работу, дело всей своей жизни… Я знаю, я чувствую: еще немного, еще последнее усилие — и я сведу все воедино. Скажите, могу я сейчас соблюдать режим, садиться ч вставать из-за стола по часам, позволять себе думать отмеренными дозами?!

— Сколько времени вам надо, чтобы поставить точку?

— Может быть, неделя. Может быть, две… Но даю вам слово, после этого я ваш безраздельно, делайте со мной что хотите, только дайте дойти до финиша.

— А если вы упадете возле него? Полшага не дойдете и упадете. Тогда что?

— Ничего. Эти полшага сделают другие. Мои ученики. Зато им останется только полшага.

— А что останется нам, вашим врачам? Экспонат для анатомички? — Она встала. — Ну ладно, сделаем все, чтобы этого не произошло. Завтра в девять зайдите ко мне, осмотрю вас…

Она вышла, притворив за собой дверь, а он еще некоторое время сидел у стола, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам. Потом взял полотенце и пошел вниз, к морю.

Он походил немного по берегу, присел на плоский камень.

Море слегка покачивалось у ног, лениво облизывая прибрежные скалы.

Было очень тихо, ни ветерка, одинокий парусник беспомощно трепыхался вблизи, видимо, никак не мог отойти от берега. В нем — двое: девушка в светло-голубом платье, заслонив глаза ладонью, глядела на своего друга. Рослый, загорелый, атлетически сложенный парень натягивал канаты, упругие мускулы играли под бронзовой кожей. Он весь был — сила и красота. Лаврецкий тоже залюбовался его движениями, но парусник покачивало на месте, ничего нельзя было сделать с таким безветрием.

Видимо, должна смениться погода… К утру налетит шквал, взбудоражит все вокруг, все станет неузнаваемо. А пока — удивительная тишина кругом, багровое солнце медленно скатывается к горизонту, редкие любители, стоя, загорают на берегу, подставляют солнцу бока и спины.

Лаврецкий сбросил одежду, вошел в воду, поплескался немного, вышел, стал прохаживаться по берегу.