Блуждающие токи

Сначала читала. Было спокойно и как-то даже радостно на душе, что вот я не буду участвовать в этой вакханалии (официально это именовалось банкетом по поводу защиты Жориной диссертации, но все прекрасно понимали, что к чему). Все было хорошо и ладно до десяти часов вечера. И тут что-то случилось, что-то словно толкнуло меня в грудь, мне показалось, что если я сейчас же, сию же секунду не поеду, я упущу что-то очень важное, неповторимое, упущу и буду потом всю жизнь жалеть. Я сбросила фартук, кинулась к умывальнику, стала наспех причесываться, переодеваться. Мама даже испугалась, решила: случилось что-то. Потом я схватила такси и через пятнадцать минут входила в зал. По дороге глянула на себя в зеркало: белое лицо, темные круги под глазами, черное платье в обтяжку — увидит человек со стороны, скажет — на похороны мадам собралась. Ну и черт с ним! Пусть думают, что хотят. В конце концов не для веселья приехала… А для чего? Для чего? Я уже переступала порог зала, а в голове билось: для чего? Тогда я не знала. Просто чувствовала — надо. А теперь — знаю. Мне нужно было еще раз видеть его, увидеть именно здесь, сейчас, вот так просто, за этим столом, увидеть и решить все до конца.

Я вошла в зал и сразу заметила их. Они сидели за большим овальным столом в дальнем конце зала, где было что-то вроде ниши такой, сидели все вместе за этим столом. Судя по всему, пиршество было в разгаре. Стоял страшный шум, говорили все сразу, со всех сторон вокруг меня, и там, за тем столом, тоже говорили все вместе, а Федор возвышался над ними. Он стоял спиной ко мне, подняв левую руку, и что-то весело кричал, в правой у него был нож, им он позванивал о тарелку.

Я подошла ближе.

— Минуточку внимания, — кричал Федор, — прошу минуту внимания. Слово имеет Семен Борисович, регламент — пять минут.

Семен Борисович очень долго вставал, он почему-то наклонился, что-то делал под столом, отцеплялся, что ли, потом шуршал какими-то свертками.

— Оратор явно не готов, — сказал Федор. Он оглянулся и увидел меня. До сих пор не пойму, отчего он оглянулся. Может быть, кто-то сказал ему. А может быть, почувствовал — не знаю.

Он увидел меня, и его перламутровая улыбка на мгновенье погасла. Мне даже показалось, что-то дрогнуло в его самодовольно-счастливом лице и даже нечто растерянно-детское мелькнуло на нем. Но это длилось лишь одно мгновенье. В следующее оно опять засверкало, заискрилось, он вышел, почти выбежал из-за стола, взял меня за руку и усадил недалеко от себя, между Кимом и Гурьевым.

Ким подчеркнуто вежливо поклонился. У него были мутные глаза и неестественно медленные движения — видимо, много выпил.

Вадим Николаевич только кивнул, у него было какое-то странное каменное лицо, мне показалось даже, что под глазами вздулись мешки, я хотела спросить его, в чем дело, но Федор не дал мне заговорить.

— Итак, очередной оратор явно не готов, — сказал он, — в связи с этим предлагается штрафная и тост. Прошу. — Он налил мне целый фужер и пододвинул тарелку с нарезанными лимонами.

— Потом, — сказала я. — Дайте отдышаться. И дайте высказаться человеку,

Он наклонил голову в знак согласия и вернулся на место.

— Семен Борисович, прошу вас, вы уже отцепились?

— Я ни за что не зацепился, — медленно проговорил Семен Борисович.

— Если ни за что, так, может, — за кого? — Федор явно наслаждался своим превосходством. Оно было добродушным, беззлобным, даже покровительственным, но это было превосходство человека, владеющего всем — красотой, молодостью, умом, силой, над тем, кто всего этого не имел. Я читала все это на его лице, и он, видимо, почувствовал это. Быстро глянул на меня, нахмурился.

А Сенечка тем временем мучительно раздумывал над вопросом, шутка, видимо, с трудом доходила до него.

— За кого? — повторил он медленно, и лоб его сморщился. Сенечка был в костюме. В ужасно сшитом, с огромными острыми лацканами, но все же костюме. Я впервые видела его без гимнастерки и сапог. Он морщил лоб и напряженно смотрел на Катаева. Потом внезапно морщины его расправились. — Да, вы действительно правы, Федор Михайлович, я действительно зацепился. И знаете, за кого я зацепился? За вас, Федор Михайлович.

— За меня? Вокруг хохотали.

— Да, за вас, представьте себе. Первый раз это было еще тогда, помните, вы прибили гвоздь…

— А… помню, как же, только что же сейчас вспоминать старое!

— Надо вспоминать, Федор Михайлович, обязательно надо. Вы помните тот гвоздь? Так вот, за этот гвоздь мы все тогда зацепились, и я тоже. Да… Сначала было очень неудобно, сначала все ругали этот гвоздь, проклинали, а потом — ничего, мы привыкли и потащились за вами.

— Потащились?

— Ну, сначала потащились, потом уже пошли, даже побежали. И знаете, что я вам скажу? Мы не жалеем, во всяком случае я не жалею, что зацепился за вас…

— Честно? — Он был, видимо, тронут.

— Можете мне поверить.

— Ну что ж, спасибо. Учтем на будущее.

— Учти, учти, Федор, — кричал через стол Жора, — лучшего зама по хозчасти не найдешь. Верно я говорю, Кимуля?

— Ты верно говоришь, Жора. Мы все верно говорим. Слышишь, Федор, как мы все верно говорим?..