Альмавер, подгоняя лошадку, спешила домой, обеспокоенная страхом за жизнь найденного человека, понимая, что в пути ожидать улучшения его состояния не приходится. Бонасис молчала и смотрела в сторону: чем больше она рассматривала незнакомца, тем больше он ей не нравился. Она не одобряла намерение дочери, но и спорить с дочерью бесполезно — тогда Альмавер уходила в себя, а Бонасис с трудом переносила такое настроение дочери.
— Мам, а как ты меня нашла? — неожиданно спросила Альмавер.
— Я же тебе рассказывала, доченька, — удивилась Бонасис, — прямо на крылечке, в корзинке.
— Ты не заметила какие-нибудь необычные приметы?
— Ничего необычного не было, — ответила Бонасис, — да там и было всего-то ничего, пелёнка да платочек.
— Платочек? — зажглась Альмавер. — А на нем не было никаких знаков?
— Знаков? — задумалась Бонасис. — Да, была какая-то закорючка, я уже и не помню.
Альмавер принялась вычерчивать буквы на деревянной лавке, пока Бонасис не показала пальцем: — Вот такая.
— Ага, буква «М», — Альмавер задумалась на мгновение и спросила:
— А зачем ты меня забрала к себе?
— Ты мне была нужна, ведь я была совершенно одна, — ответила Бонасис.
Альмавер долго её рассматривала, так что Бонасис стало неловко, потом прижалась к ней и сказала:
— Спасибо, мама.
Настороженные глаза смотрели из глубины кибитки, и их поражающий мороком взгляд не сулил ничего хорошего.
* * *
Рука погрузилась в мягкую шерсть и Маргина прошептала: «Мо». Она гладила его, сжимала шерсть пальцами, захватывая в ладони мягкие пряди. «Ах, если бы ты был мужчиной», — промолвила она с сожалением. «Вот таким?» — спросил Мо, и Маргина увидела красавца-мужчину с рыжей гривой на голове. Она запустила руку в его волосы, теребя их и ощущая знакомую приятную мягкость. «Таким», — ответила она, опуская свои руки ему на шею и прижимаясь губами к его губам. Мир поплыл, растворяясь в его ярко зелёных глазах, и Маргина, совсем не сдерживаясь, лихорадочно гладила его плечи, прижимаясь к его телу своим, падая, увлекая его за собой и погружаясь в бесстыдное безумие мира, который сузился до Мо и её.
Пропало время и пространство, и только плоть откликалась на плоть в безумной гонке безбрежного наслаждения. Опустошённая, она упала рядом с ним, положив голову ему на руку, и погрузилась в сон без сновидений. Только мягкие неясные картинки баюкали её сознание, превращаясь в тихую музыку цветного настроения, беспрерывной лентой звучащей внутри.
— Маргина! — грубым диссонансом прозвучал голос, ломая гармонию музыки и света. Маргина вздрогнула и сжалась, защищая внутреннюю территорию, и с трудом открыла глаза.
Возле неё сидел хабиба Бата и беззастенчиво рассматривал её. Маргина резко выбросила силу из руки, и хабиба Бата вылетел с крыши и грохнулся внизу. Когда Маргина подползла к лестнице, он, потирая бока, поднимался с земли и, впервые за всё время, в его глазах прятался страх.
— Никогда, слышите, никогда не подходите ко мне исподтишка, — зло сказала Маргина, слезая с сарая и отряхивая с себя солому.
— Я только хотел пригласить вас вниз, к королю Ладэоэрду, чтобы обсудить свадьбу Гешека и Этиоры, — обиженно сказал хабиба Бата. Маргина ничего не ответила, направляясь к дому, возле которого собрались все, неизвестно чего ожидая. Она почувствовала себя неловко, как будто у неё на лице была написана её тайна. Этиора бросилась ей навстречу и радостно сказала:
— Маргина, ты будешь моей мамой?
— Этиора, я не знаю смогу ли, — отклонила Маргина, покрывшись румянцем, ей казалось, что всем всё известно.
— Да ты что, Маргина, — всплеснула руками Этиора, — для меня была бы большая честь, чтобы ты… — она так жалобно посмотрела, что Маргина согласилась.
— Хорошо, только потом не жалуйся!
Этиора бросилась её на шею и обслюнявила всё лицо:
— Ты самая лучшая мама, о которой я могла мечтать.
— Я тоже так думаю, — кинул хабиба Бата, стоящий сбоку. Маргина, обнимая Этиору, шутя, выставила руку, и в глазах хабиба Бата вновь вспыхнул страх.
«Пожалуй, хорошая оплеуха иногда бывает полезной», — улыбаясь, подумала Маргина.
— Спускайтесь вниз, — сказала Маргина, — а я переоденусь и вас догоню.
Репликация десятая. Маргина
В королевском саду этим днём было необычайно оживлённо: многие знатные люди королевства сочли нужным изъявить своё почтение королю именно сегодня. Комендант королевства Тимус Кальвин уже подумывал прикрыть входные ворота и объявить неприёмный день, здраво полагая, что подданными движет не любовь к королю, а праздное любопытство. Удивляться было чему: громадная скала нависла над дворцом, едва не касаясь его верхушки, отбрасывая длинную тёмную тень. К тому же в самом саду неизвестно откуда взялся парусник, со свёрнутыми парусами и матросами, больше смахивающих на разбойников, чем моряков. На палубе возле замысловатого штурвала стояли двое мужчин, молодой и старый, и что-то пылко друг другу говорили.
— Ты молодец, Адел, — улыбался капитан Краббас, положив руку на плечо юноши, — и корабль сберёг и команду.
— Спасибо, отец, — ответил Адел, краснея от похвалы, — ты знаешь, у нас столько было…