Блуждающий огонёк

— А разве не к тебе? — пошутил другой.

— По счету пришли получить, — предположил третий.

В таком случае им нужно было бы, наверно, идти прямо к дому хозяина конезавода, однако они, похоже, направились к Хякуда. Конюхи бросили думать о чужих делах и разбежались по пастбищу.

А у третьей конюшни как раз шла подготовка к вечерней работе, и Хякуда обтирал пот с племенного жеребца, вернувшегося со скакового круга.

— Спасибо за ваше участие в празднике, — сказал он.

— Мы приехали отдохнуть на берегу и зашли вот к вам ненадолго. Я вижу, вы заняты?

— Да, работаем с утра до вечера. И так весь июль, — ответил Хякуда, похлопывая жеребца ладонью по спине. Под гладкой, блестящей кожей коня перекатывались тугие, как канаты, мышцы.

— Большая лошадь! — сказала смуглая разбитная женщина.

— Ага! — поддакнула другая, похожая на девочку, с пухлыми щеками. Первый раз вижу такую большую!

Красивая стройная женщина молча глядела на морду жеребца. Хякуда тоже захотелось вставить слово.

— Эту лошадь зовут Рассвет. Племенной жеребец английских кровей, восьми лет. Три раза выигрывал на здешних скачках… — начал объяснять он, будто перед ним были учащиеся сельскохозяйственной школы.

— Сколько один раз стоит? — спросил управляющий кабаре. На гулянке они вместе с Хякуда выпили по чашечке сакэ, и теперь, когда речь зашла о работе конюха, он опять увлекся разговором. Правда, при первом знакомстве он уже спрашивал у Хякуда об этом и все знал, но тут нарочно опять поинтересовался, чтобы удивить женщин.

— Гм! По нынешним временам сто семьдесят тысяч иен.

Женщины вытаращили глаза.

— Дорого, не правда ли? — продолжал провоцировать конюха управляющий кабаре.

— Одна лошадь стоит сто семьдесят тысяч? — удивилась маленькая, похожая на подростка.

— Да что вы! Этот жеребец стоит двадцать миллионов иен.

— А сто семьдесят тысяч?

— Один раз…

— Что один раз?

Управляющий с досадой щелкнул языком и пробормотал про себя: «Вот непонятливая!»

Один из конюхов сказал, что кобыла готова. Хякуда велел вывести ее.

— Куда?

Хякуда оглядел луг из–под ладони.

— Вон туда.

Женщины о чем–то тихо перемолвились и пошли на луг вдоль забора.

Управляющий, оставшись один, машинально постукивал по донышку соломенной шляпы.

— Извините, что мы так неожиданно к вам нагрянули. Захотелось, знаете, немного подстегнуть себя. Вялость одолела.

Хякуда не понял, что это он там говорит такое. Но к замечаниям городских жителей он относился снисходительно. Сам–то он был не мастак разговаривать. Спросят — ответит. На празднике этот управляющий показался ему деловым парнем, а тут говорит как–то непонятно: подстегнуть чего–то…

— Пожалуйста, смотрите, — сказал он. — Это моя работа. Хотите взглянуть, как я работаю, смотрите с легкой душой. Все по воле божьей делается…

И Хякуда улыбнулся спокойно. Он всегда был спокоен, какие бы высокие гости ни стояли рядом.

Лучи заходящего солнца залили весь луг. Хякуда вел Рассвета на поводу, и чем дальше по лугу, тем сильнее пахли пряные травы.

Кобыла стояла неподвижно, словно изваяние, добродушно опустив голову. Три женщины прислонились к изгороди метрах в двадцати.

«Женщины всегда занимают места первыми», — подумал Хякуда.

— Идите вон туда. Здесь опасно, — сказал он, обернувшись к управляющему кабаре, собиравшемуся, как видно, всюду следовать за ним. Управляющий замедлил шаг, огорченно улыбнулся и пошел к женщинам. Те о чем–то тихо разговаривали, постукивая по траве кончиками туфель.

— Эй! Молчание.

— Что вы там делаете?

— У нас важный разговор, — сказала, не оборачиваясь, женщина, похожая на девочку.

— Повернитесь сюда. Молчание.

— Начинается!

— Что? — спросила смуглая.

— Потом пожалеете, что не видели.

— Не беспокойтесь.

— Пожалеете. Я‑то знаю.

Маленькая женщина недоуменно втянула голову в плечи.

— И ведь хочется повернуться, а не смеете.

— Да что там? — Смуглая женщина резко повернулась и замерла.

Жеребец встал на дыбы, подняв передние ноги и роя задними землю. Хякуда с поводьями в руках пригнулся прямо под его копытами. Казалось, жеребец вот–вот вздернет его вверх и отбросит прочь.

— Ой! Глядите! — с ужасом вскрикнула одна гостья.

Тем временем Хякуда, мало заботясь о себе, изо всех сил сдерживал коня, опасаясь, что тот, разъярившись, опрокинется назад. Если по невниманию ослабить поводья, строптивый жеребец может сесть на зад, завалиться набок и сильно удариться головой о землю. Обычно лошадь тут же испускает дух.

За тридцать лет работы на конезаводе Хякуда только раз допустил такую оплошность. Это самый ответственный момент в его работе.

Рассвет между тем в ярости не то ржал, не то храпел. Из пасти его вылетала пена. Его возбуждал вид кобылы.

— Ну давай, давай! — тянул его за поводья Хякуда…

Все длилось каких–нибудь тридцать секунд. Всего лишь миг…