Блуждание во снах

Он сощурился и отвел взгляд, чтобы не ослепнуть. Тонконогая водомерка по-хозяйски проскакала по зеркальной глади пруда, прозрачными, золотыми лепестками сверкнула большая синехвостая стрекоза.

Дремлющий слух выхватывает какие-то слабые звуки – плеск воды от плавников жирного склизкого карпа, жужжание настырного овода возле стебля нежной кувшинки, далекую песню деревенских баб под ливенку[29], в близлежащей рощице. Их короткие перепевки и звонкий смех, вначале тихие и слабые, внезапно переходят в иную, нетипичную и громкую тональность.

Владимир поежился, ошеломленный нелепостью и дисгармонией женского смеха, долетевшего из зеленой рощи. Этот смех походил на грубый мужской гогот. К нему присоединился чей-то назойливый шепот, возня и звонкие шлепки.

Махнев вздрогнул. Пруд исчез, плеснув на прощание пригоршней прохладной, свежей воды. По вялым ногам хлестнули ивовые ветки, откуда-то, из-за уха, с противным жужжанием вылетела здоровенная муха. Владимир поперхнулся, ушел под воду с головой, а когда вынырнул, то обнаружил себя сидящим на шелковом диване. Рядом с его носом теперь летала не одна, а несколько зеленых, с бронзовым отливом мух.

«Откуда их столько?» – рассеянно подумал он и брезгливо отмахнулся.

Игра в карты закончилась, закончилось и долгое чаепитие. Господа в напудренных париках возвратились назад, в родные картины. Обеденный стол тоже куда-то испарился. Старые знакомцы теперь восседали на другом шелковом диване. Хохотал Василий Степанович.

Владимир присмотрелся и обнаружил довольно странное обстоятельство: короткая ладошка карлика, растопырив мощные пальцы, лежала на…

Владимир прогнал остатки сна и окончательно пришел в себя. От неожиданности происходящего, он чуть не подпрыгнул на месте.

Одна из ладоней Овидия лежала на заголившейся толстой и бугристой ляжке поручика Рукомойникова, другая уверенная ладошка крепко держала полную, холеную ручку, увенчанную блестящими перстнями. Деревянный костыль и лягушечья лапка были отодвинуты на второй план. Овидий тискал Василия Степановича с таким жаром, как будто перед ним сидел не старый, обезображенный вояка, а обольстительная и знойная красотка.

– Ох, Васенька, полюбил я тебя всем сердцем, – страстным шепотом пояснял карлик. – Вот погоди, новую ножку и ручку разыщем тебе, и без колясочки своей ходить начнешь. И такая у нас с тобой любовь закрутится.

Липкие губы тянулись к усатому рту инвалида. Герой войны только жеманно и задорно похохатывал, но не отстранялся от бурного натиска извращенца. Овидий ловко перехватил вялую, женскую ладонь поручика, отвел ее в сторону и решительным движением полез за полу халата, поближе к ремню. Штаны Рукомойникова оттопырились внушительным шерстяным комом.

«Ну нет, господа, это уже выше моих сил, – пробормотал Владимир. – Упивайтесь вашими содомскими штучками, только, пожалуйста, без меня!»

Он попытался вскрикнуть и соскочить с дивана, но его собственные руки и ноги будто налились свинцовой тяжестью. А из горла раздалось удушливое шипение. Он поперхнулся и закашлялся. Зато гудение назойливых мух усилилось. Похоже, одна из них залетела ему прямо в ухо, а другая в рот.

«И главное, каков поручик! А еще рассказывал о своих амурных похождениях… Говорил, сколь много женщин к нему на Гороховую хаживало. Врал? Лицемерил? Как же так?» – Владимир пытался отогнать от себя крылатых нахалок.

Меж тем оба сладострастника, изувеченные судьбой и природой, пытались снять одежду, их нелепые, полуобнаженные тела слились в жарких объятиях. Более обнаженным, на счастье, выглядел Овидий – неизвестно какое бы впечатление произвел на Махнева голый торс инвалида войны. Он с трудом представлял себе анатомические подробности его нового тела.

На карлике же остались лишь тонкие восточные шальвары, кряжистый торс с выпуклой, желтоватой спиной покрылся испариной. Он походил на ловкую обезьяну, прицепившуюся к стволу широкого дерева. В один из моментов он повернулся к Владимиру боком. Прозрачная восточная ткань прилипла к разгоряченному телу и обнажила контуры внушительного орудия… Овидий в эти минуты походил на древнегреческую статуэтку Приапа – карликового роста с непомерно развитым детородным органом.

– Господи, да когда же закончится весь этот бред?! – вскричал ошеломленный Владимир. И в этот самый момент одна из мух укусила его прямо в мочку уха.

Владимир чертыхнулся и вскрикнул от боли.

– А ровно тогда, дурашка, когда ты привыкнешь! – услышал он знакомый голос, идущий, откуда-то сверху. Это был голос Виктора. – Чего это ты так переполошился? Я смотрю, в моих владениях ты стал таким непорочным, что аж меня затошнило. Нет, решительно здешние места на иных грешников плохо влияют. А? – невидимый демон расхохотался. – Володя, друг мой, неужто ты забыл о том, как сам вначале предпочитал женские мягкие и знойные прелести? Ну а потом, совершенно, впрочем, внезапно пристрастился к тонким шейкам смуглых юношей и к тощим ягодицам. А? Голубчик, ведь на вкус и цвет…товарища не сыщешь. Но ежели фортуна выпадет такого отыскать, резон я вижу с ним свою пристрастность испытать.