Бобби Фишер идет на войну

Фишер не знал, что во время игры велась съёмка. Считая, что Эй-би-си наконец-то получила разрешение, Лорн Хассан заснял партию, тайком установив телекамеру на дальнем балконе. Когда Фишер узнал об этом из радиорепортажа, то впал в ярость. Его обманули. Как они посмели?! Он требовал извинений, много извинений, чтобы кругом были одни извинения. Он хотел полного запрета на использование телекамер.

Голливудский кинопродюсер Джерри Вайнтрауб и американский организатор гастролей «The Beatles» Сид Бернстайн прибыли в Исландию, чтобы попытаться, помимо всего прочего, купить права на телесъёмку, однако Фишер отказался с ними встречаться. Говорили, что Честер Фокс требовал четверть миллиона долларов. Возмутившись, даже в Эй-би-си опустили руки, и президент компании Рун Арледж послал телеграмму, объявляющую об уходе: «Камеры были незаметны, поскольку ни во время, ни после партии не возникло никаких возражений; нам очень жаль, что вы не знали об их существовании». С этого момента до самого конца матча не было снято ни единого хода, и лишь в последний день югославский журналист Димитрий Белица незаметно пронёс кинокамеру в сумке и тайком заснял происходящее на плёнку.

Фраза, приветствовавшая зрителей 30 июля, гласила: «Spassky veikur» — «Спасский болен». Эксперты считали, что сказалось переутомление от игры и выходок его соперника. Тайманов, Ларсен, Петросян — теперь и Спасский. День был воскресный, когда неизменно собирался полный зал, и 2000 зрителей были невероятно разочарованы. Русские представили справку от врача. Крамер торжествовал: «Мы ещё неделю назад ожидали, что Спасский запросит перерыва. Именно так обычно поступают русские, когда их человек быстро идёт ко дну». На самом деле после шестой партии в Москве состоялась встреча гроссмейстеров, на которой действия чемпиона подверглись серьёзной критике; её итогом стала рекомендация, отправленная Спасскому: он должен сыграть ещё одну партию и взять трёхдневный перерыв.

Когда чемпион вернулся в полном здравии после двухдневного отдыха, он сыграл небогатую событиями ничейную партию, где после многочисленных разменов возник пресный ладейный эндшпиль. Похожие на апатичных часовых сонной границы, с каждой стороны доски смотрели друг на друга по четыре пешки. Игроки провели за доской целый день, обменявшись рукопожатием только после восьми вечера.

В 10-й партии, состоявшейся 3 августа, Спасский впервые позволил Фишеру (белые) сыграть его любимую испанскую партию. Никто в мире не знал этот дебют лучше Фишера, никто не добивался в нем такого убийственного эффекта. Ключевым ходом оказался 26-й — слон на b3, которым претендент небрежно отдал пешку. Внезапно пассивные войска Фишера ожили! Главные фигуры вступали в бой, каждая в наилучший момент, не слишком рано, не слишком поздно. Бент Ларсен, второй по рейтингу западный шахматист, был буквально наэлектризован этой партией, потрясённый её чистой, безжалостной логикой: «Я преклоняюсь перед блистательной комбинацией Бобби». В эндшпиле, продемонстрировав техническое совершенство, Фишер холодно и жестоко разгромил противника.

Секунданты Спасского в Рейкьявике и приунывшие чиновные зрители в Москве выражали беспокойство психологическим состоянием чемпиона, начались разговоры о возможном «постороннем воздействии» на его игру. 31 июля зампред Спорткомитета Станислав Мелентьев вылетел на десять дней в Рейкьявик. Мелентьев дружил с чемпионом. Ему поручили внимательно проследить за Спасским и его отношениями с командой. Нерешительность Спорткомитета и ощущение беспомощности, царящее в нем, отчётливо проявилось в противоречивой рекомендации, которую получил Мелентьев накануне отлёта. С одной стороны, ему (в очередной раз) предстояло проинформировать Спасского, что не должно быть никакой «благотворительности», никаких уступок причудам Фишера, и чемпиону следует твёрдо стоять на своем. Матч «не был личным делом Спасского; он нёс ответственность перед обществом». С другой стороны, Мелентьеву запрещалось заставлять Спасского действовать против своей воли или угрожать тем, что «высшее руководство наказало ему то-то или то-то».

Фишер имел 6,5 очка, Спасский — только 3,5. Чемпион был раздавлен. В этом контексте 11-я партия бросала ему самый серьёзный вызов за всю профессиональную жизнь, вызов, который он принял с достоинством. Снова Фишер сыграл вариант Найдорфа с «отравленной» пешкой, приняв предложенную белыми жертву. Он нахально брал пешки в этой позиции против многих других игроков и всегда выходил невредимым. Великий шахматист (и композитор) 18-го века Франсуа Филидор называл пешки — пехотинцев шахматной доски — «душой игры», и Фишер никогда не недооценивал их важности.