Бобер, выдыхай! Заметки о советском анекдоте и об источниках анекдотической традиции

Собрались три мыши выпить. Одна говорит: «Давайте по одной — и споем». Выпили, спели. Вторая: «А теперь еще по одной — и спляшем». Выпили, сплясали. Третья (исполнитель радостно отдувается)’. «Ну, теперь по третьей и пойдем котов пиздить!»

Ночь. Открывается холодильник и из него вываливается огромная жирная мышь. Во рту кусок колбасы, на шее сосиски намотаны, в одной лапе кусок сыра, в другой банка шпрот. Идет, переваливаясь, в угол, а там перед норой ма-ааленькая такая мышеловка с засохшим кусочком сыра. Мышь (исполнитель смотрит вниз и горестно вздыхает)’. «Нет, ну чисто дети…»

Идет ночью через джунгли слон. Темно, страшно (исполнитель раздвигает руками воображаемые заросли). Выходит на полянку — тихо, луна — и вдруг из кустов на него два огромных красных глаза. (Исполнитель вздрагивает): «Ой, кто это?!» — (Исполнитель переходит на дискант): «Я мышка!» — «А почему у тебя глаза такие?» (Дисканту исполнителя становится истошным)’. «А потому что я какаю!»

Домашние насекомые

Отдельная категория зооморфных персонажей — это насекомые, так или иначе попадающие в зону обыденного внимания советского человека. Из них два вида — клопы и тараканы — воспринимаются как некий сниженный аналог «маленького народца»: вроде подземных жителей из «Черной курицы» А. Погорельского, по которой в 1975 году Юрий Трофимов снял кукольный мультфильм. То, что в качестве базового текста в данном случае использовалась именно «Черная курица», косвенно подтверждается на сюжетном уровне. Большинство анекдотов про клопов и тараканов так или иначе связаны с темой изгнания соответствующего «маленького народца», при том что самым эмоционально заряженным моментом сюжета о Черной курице является вынужденно-добровольное изгнание маленьких подземных жителей. Этот же эпизод сказки содержит и самый мощный заряд дидактического пафоса — который всегда был для советского анекдота чем-то вроде красной тряпки. А если учесть, что ни тараканы, ни тем более клопы не были желанными гостями в советских домах и квартирах и что попытки борьбы с этой напастью, зачастую безуспешные, рано или поздно предпринимались едва ли не в каждом советском домохозяйстве, логика анекдотической деконструкции исходного сюжета станет очевидной.

Встречаются двое: «Как жизнь?» — «Да клопы заели. Что только не пробовал: и травил их, и кипятком щели проливал. Хоть бы хны». — «А где живут?» — «Ну где, в диване». — «Тогда вообще не проблема. Как раз зима, выносишь диван на мороз и оставляешь на три ночи. Вымерзнут все до единого». — «Да пробовал» (в голосе у исполнителя усиливаются трагические ноты). «И что?» (Исполнитель, обреченно)’. «Обратно заносят».

Встречаются двое: «Как жизнь?» — «Да тараканы одолели. Трави — не трави, одна херня». — «Есть способ». — «Какой?» (Исполнитель переходит на заговорщицкий тон): «Приди домой вечером, сделай морду чайником, открой входную дверь, сядь на табуретку посреди комнаты и скажи громко: „Все, надоели вы мне. Уходите и не возвращайтесь!⁴⁴ Только самое главное — не смейся ни в коем случае». Ну, приходит мужик домой, разделся, поужинал, открыл дверь, поставил посреди комнаты табуретку, сел, прокашлялся (исполнитель переходит на интонации театрального декламатора)’. «Все, надоели вы мне. Уходите и не возвращайтесь!» И смотрит, изо всех углов, из щелей, из-под дивана, холодильника, из сортира, выходят тараканы. С узелочками, чемоданами, детишек за руку ведут. Строятся в колонну — и на выход. А последним идет понурый таракан с клопом на поводке — и жалостно так оглядывается. Мужика смех разбирает, крепился-крепился, потом как прыснет. Таракан (исполнитель изображает чистую детскую радость): «Он пошутил! Он не сердится! Все по домам!» Существуют различные вариации этого сюжета. В одной из них экзорцизм осуществляется обходом всей квартиры с произнесением в каждом углу ритуальной фразы: «Еда вся кончилась. Валите отсюда». Заканчивается анекдот, конечно же, тем, что счастливо уснувшего хозяина квартиры ночью будят вернувшиеся тараканы фразой: «Хозяин, вставай, мы пожрать принесли». Есть варианты, деконструирующие не только базовый сюжет «Черной курицы», но и пафос брежневской компании по возвеличиванию подвига советского народа в Великой Отечественной войне: