Бобо в раю. Откуда берется новая элита

А вот нашей интеллектуалке придется ехать к университетскому городку в Гайд-парке, мимо неблагополучных спальных районов, и когда на подъезде к своему кварталу она встанет на светофоре, то взору ее предстанет желтый офис конторы по обналичиванию чеков и лавка, торгующая карточками дешевой телефонной связи со странами Латинской Америки. Дом, который казался ей таким прогрессом по сравнению со студенческим обиталищем, выстроен из старого темного кирпича, приземист и неуклюж. Чахлая грядка перед входом вместо газона, железные решетки на окнах, проржавевшая калитка.

Она проходит по отделанному осколками мрамора парадному, вдыхая едва уловимые, но неистребимые запахи, и поднимается на один пролет в свою квартиру. Если врачи и адвокаты Виннетки заходят в роскошные холлы, наша интеллектуалка оказывается в более чем скромной прихожей с выставленной по стеночкам обувью. В гостиной ее встречает заваленный посудой обеденный стол. И тут ей становится совсем грустно.

То, что она переживает, называется статусно-денежный дисбаланс. Этому расстройству подвержены люди, профессия которых дает им высокий социальный статус, за которым не поспевает уровень дохода. Трагедия больных СДД в том, что они проводят дни во славе, а ночи – в обстановке весьма посредственной. На работе они читают лекции – и все взгляды направлены на них, – выступают на телевидении и радио, участвуют в советах директоров. Если они заняты в медиа или издательском деле, они могут позволить себе списывать свои дорогие обеды на представительские расходы. За день их автоответчик заполняется сообщениями от богатых и знаменитых, которые ищут их внимания, но вечером выясняется, что засорилась ванна, и им приходится засучить рукава и вооружиться «кротом». На работе – они нобилитет, короли меритократии, болтают по телефону с Джорджом Плимптоном. Дома же раздумывают, могут ли они позволить себе новую машину.

Разберем пример нашей воображаемой интеллектуалки. На полной профессорской ставке в Университете Чикаго она получает 105 000 долларов в год. Ее муж, с которым они познакомились еще студентами в Йеле, работает программным директором небольшого фонда, который на деньги Роберта Маккормика[45] продвигает идеи, которые сам Маккормик глубоко презирал, и зарабатывает 75 000 в год. В самых смелых мечтах они не предполагали, что будут зашибать 180 000 в год. И при этом будут так бедны.

Их дочери уже 18, и ее комната и содержание в Стэнфорде обходится в 30 000 ежегодно. На 16-летнего сына, у которого такой талант к музыке, уходит по меньшей мере столько же, если сложить плату за частную школу, репетиторов и летний музыкальный лагерь. Есть еще няня, которая приходит каждый день, когда их 9-летняя дочурка возвращается из экспериментальной школы при Чикагском университете, и на нее уходит еще 32 000 (они платят ей легально, поскольку наша интеллектуалка по-прежнему мечтает о должности в администрации). А ведь есть еще расходы на благотворительность (Nature Conservancy, Amnesy International и т. п.), которые приходится держать на уровне, чтобы не было стыдно перед бухгалтером, с которым они видятся один раз в год – в апреле. В итоге на квартиру, еду, книги, белье и прочие расходы остается 2500 долларов в месяц.

Их преследует ощущение полнейшей нищеты. При этом они, конечно, не помнят, каково им было на предыдущей ступени благосостояния, и даже не представляют, как можно туда вернуться. Современного интеллектуала очень заботит его репутация, страдающий же статусно-доходным дисбалансом еще больше думает о деньгах. И не то чтобы наша интеллектуалка целыми днями размышляла о правде и красоте и поэтических воплощениях весны. И не то чтоб скромная зарплата в 105 000 долларов давала ей уверенность, что она может подняться над насущными проблемами и будничной суетой.

И на работе она занимается изучением интеллектуального рынка, прикидывает, чего ждет от нее аудитория, продает себя продюсерам, журналистам и коллегам по академической среде. Пораженный СДД работник издательства целыми днями размышляет о рыночных нишах, как какой-нибудь влиятельный топ-менеджер AT&T. Ему приходится имитировать приятельское общение не меньше, чем партнерам в Skadden, Arps или продавцам в Goldman Sachs. Разница лишь в том, что они работают в высокоприбыльной отрасли, а наш страдающий СДД – в низкоприбыльной.

Сегодняшние интеллектуалы занимают самый нижний край верхушки общества. Наша интеллектуалка достаточно богата, чтобы отдать своих детей в частную школу и отправить учиться в Стэнфорд, но многие родители в таких заведениях в месяц зарабатывают годовой бюджет ее семьи. В итоге дети страдающего СДД начинают замечать разницу в доходах с семьями одноклассников. Чаще всего это происходит на день рождения. Одноклассники отмечают дни рождения на бейсбольном стадионе Wrigley Field (родители выкупили трибуну) или в старейшем магазине игрушек FAO Schwarz (родители арендовали все здание на воскресное утро). СДД ребенок празднует день рождения в своей гостиной.