Бобовые сласти

Но от баночной пасты он уже отказался — и потому, если начинка от Токуэ-сан вдруг заканчивалась, ему приходилось подмешивать в ее цубуан и то, что худо-бедно получалось у него самого. И каждый раз, когда старушка снимала пробу, он ощущал себя сопливым школьником в ожидании оценки за контрольную, выполненную кое-как.

Чтобы снять пробу, Токуэ-сан вставала перед котлом навытяжку. Зачерпнув розоватую массу, помещала ложку в рот, надолго замирала — и, глядя в пространство перед собой, выдерживала долгую паузу. А затем говорила что-нибудь абстрактное, например:

— Вкус немного смазан…

Это, впрочем, не означало, что работа Сэнтаро забракована.

— Но по-своему любопытно! — тут же добавляла она.

При всей фанатичной дотошности, с которой старушка готовила это сама, она всегда радовалась сомнительным успехам Сэнтаро — и, похоже, находила отдельное удовольствие в том, чтобы сравнивать разницу вкусов.

— А я уже боялся, что придется переделывать…

— Ну, это все равно вкуснее, чем из банки, правда же?

— Ну да… Как ни странно!

— Значит, бобы молодцы! Постарались на славу.

Закончив работу, Токуэ-сан наконец расслаблялась — и как в лице, так и в словах становилась куда жизнерадостней. С одной стороны, Сэнтаро был за это ей благодарен, но в этом же видел и повод для беспокойства.

Опасность таилась в свободном времени, которое появлялось у Токуэ-сан уже после того, как начинка была готова. И сколько он ни твердил ей, что ее работа закончена и выходить к клиентам не обязательно, — всякий раз после открытия заведения она еще на добрые час или два зависала на кухне.

Разумеется, на то были свои причины. Все-таки возраст. Плюс инвалидность. После каждой «рабочей смены» она опускалась на стульчик, сложив на коленях рабочий фартук, и подолгу сидела не шевелясь. Просто говорила: «Ох, устала!» или «Спина…» — и застывала с открытым ртом, без всякого выражения на лице. Иногда ей не хватало сил даже на то, чтобы выпить чаю. И еще эта глухота. Если с улицы доносились очередные объявления по громкоговорителю, она поворачивала голову к Сэнтаро и уточняла: «Что они говорят?» В такие минуты сказать ей прямо «Идите домой!» у него не поворачивался язык. В итоге она зависала так до первых покупателей — и подолгу просиживала на кухне у всех на виду. Что, конечно, очень не нравилось Сэнтаро.

Определенно, хитрая старушенция делала вид, что старается не показываться людям на глаза, но на самом деле уходить не торопилась. Если за окошком показывался покупатель с ребенком, осторожно выныривала из глубины кухни, чтобы хоть издали полюбоваться малышом. Когда же в лавку заявлялась целая группа детишек, могла даже громко советовать Сэнтаро: «Положите им побольше начинки, шеф!» В такие минуты он, уже не выдержав, говорил ей отчетливо и грубовато: «Разве вам еще не пора?» Увы, лишь так можно было заставить ее отворить дверь черного хода и тихонько исчезнуть.

Дни становились все жарче — лето было в самом разгаре.

Ближе к полудню Сэнтаро распахнул холодильник — и тихонько взвыл.

Особой очереди в тот день за окошком не собиралось, но поток клиентов не иссякал. И когда сваренный с утра цубуан закончился, Сэнтаро решил достать из холодильника старые запасы. Но, к его ужасу, никаких запасов там уже не осталось. Если не сварить новый цубуан с нуля, покупателям предложить будет нечего. А солнце еще не начало садиться!

Извинившись сразу перед несколькими клиентами, Сэнтаро повесил на окно деревянную табличку «Все распродано!». Табличку эту прежний босс купил когда-то по пьянке, и обычно она валялась в подсобке среди хозяйственных мелочей. Насколько помнил Сэнтаро, в этой лавке ее не вешали над прилавком ни разу.

Почему же цубуана не хватило до конца дня? — злился на себя Сэнтаро. Он проверил бумажку с расчетом ингредиентов. Все исходные данные — те же, что и всегда. Да и мусорная корзина рядом с жаровней забита яичной скорлупой до отказа…

Помотав головой, Сэнтаро заглянул в учеты продаж. Сегодня, начиная с открытия, он продал ровно 300 порций дораяки. Его абсолютный рекорд…

Опустив железную ставню, он запер лавку и вышел на улицу. Солнце только начинало садиться. По телу растекалась странная смесь усталости с легким зудом неожиданного триумфа. Захотелось сакэ, и ноги сами понесли его в любимую лапшевню.

Эту чертову работу он себе не выбирал. Все, о чем он мечтал, — это как можно скорее от нее освободиться. Откуда же взялась эта странная эйфория, словно он покорил Эверест? Его мысли путались, а чувства раздваивались. С одной стороны, стоило поздравить себя с победой. А с другой — ужаснуться пропасти, к краю которой эта победа его подвела.

Что же делать дальше? Ответы на этот вопрос он должен найти немедленно. Сейчас или никогда… Сэнтаро наполнил чашечку прохладным сакэ и крепко задумался.

Продолжать ли ему работать, как прежде, — и всякий раз, когда кончается цубуан, вывешивать табличку «Все распродано»? Или же стоит расценить сей «рекорд» как счастливый шанс — и расширить продажи, удлинив свой рабочий день до темноты?

В каждом из этих путей — свои плюсы и свои минусы.