Бобры добры

Хотя чего кривить душой. Четкое осознание уже имею: я бы Ксюху присвоил и с чужим, и с двумя. Лишь бы она. В ней все дело в этом уравнении. Сами эти околодетские движняки я себе мало представляю и вникать сейчас не готов, но не пугает вот ни разу. Будет — научусь, как с этим жить. Лишь бы она. Лишь бы она. Как и в сексе. В этом, значит, прикол, выходит? В том, что она? В ней?

Дверь открыла мороженка, а поплыл мигом я. Стоит такая, бровки светлые нахмурила, глаза свои синющие переводит с меня и Лекса на коробку с тортом. А меня вмиг прижало кинуть на фиг его, шагнуть к ней, лицо обхватить и губы сожрать. Зацеловать так, чтобы уже раз — и стоим у стены и задыхаемся, кончив опять так, что от мозгов одна пыль. И я еще в ней, тесной и горячей, и она снова жмет меня там, в себе, так, что каждой этой волной швыряет. Но нельзя. Целовать нельзя, сказать, что хочу, нельзя, даже носом в макушку ароматную уткнуться нельзя. Можно только сраный чай и долбаный торт, вкуса которого не ощущаю.

А ведь это катастрофа прямо. Как я намерен нормально функционировать рядом с ней и защищать, если вот только увидел — и не-вижу-не-слышу-не-чую ни хрена? Только сижу и пялюсь на нее, как баран тупой, а в голове неостановимый водоворот из «хочу-хочу-хочу». Боюсь, рот открою — и из него только это и польется.

— Так, ладно, чё молчим-то? — прогудел сидевший рядом таким же молчаливым истуканом брат. — Мы тут с братом перетерли между собой, Оксан, и решили, что сдаем назад оба.

Ксюха застыла, глаза распахнула, как в испуге, губы задрожали. И вдруг побледнела и, как сидела, валиться начала. А у меня и сердце остановилось.

Глава 16

Александр

Вот если ты внезапно отупел, то запросто от этого не излечиться. Особенно, когда причина твоего тотального отупения снова так близко, что достаточно руку через стол протянуть, захватывая светлые пряди, скованные в милый хвостик, и наклониться вперед, толкая эту самую причину навстречу своим губам.

Все мы с Лёхой порешали по дороге, по полкам разложили, даже вопрос с тем, что на время нашей стражи возле Оксаны устраиваться на ту самую цивильную работу тельниками для випов в «Орион» не вариант. Корнилов четко дал понять, что на этих должностях свободного времени даже на личную жизнь в формате перепихнулись-разбежались у нас почти не останется, какая тогда к чертям круглосуточная охрана для нашей синеглазки. Но, к счастью, проблем с тем, где деньгу зашибить на прожить безбедно, у нас не было. Вон хотя бы воткнуться в фейс-контроль нового клубешника, куда нас зазывал всячески Савраска — Роман Савраскин, наш бывший однокашник. Зарплату он сразу предложил достойную, просто втыкаться снова вышибалами, да еще сто пудов закрывать глаза на то, что там двигают дурь, о чем он и сам нам намекнул весьма прозрачно, было стрёмно. Однако, как говорится, на данный момент не до жиру. Нам нужно много свободного времени и возможность работать посменно друг с другом на ближайшие месяцы, так что не облезем, потерпим.

Короче, в подъезд Оксаны я входил адекватным и во всем разобравшимся на ближайшее будущее человеком. Ну разве что только вопрос, отчего меня враз и намертво вварило в едва знакомую девушку, что, походу, и газовым резаком теперь не отхреначить, так и оставался вопросом, но из разряда «истина где-то рядом, но не по хер ли, где и в чем». А вот стоило Оксане появиться в дверном проеме — и опа! — в башне вдруг пу-у-устота-а-а и звон, словно она ведро пустое. И зрение стало тоннельным, на нее одну с этой смехотворной клюшкой в ручке-палочке направленным. С той самой поганой несъемной обручалкой-шрамом на тонком пальчике, сжимающем рукоять. Отважный белобрысый цыпленок, готовый к обороне. Беззащитный и воинственный одновременно. Неправильно все, и от этого пронзительно-больно, жжет каленым железом там, в груди, где захотелось и держать ее теперь напротив сердца. Прихожка тесная-тесная, халат пестрый на ней тонкий совсем, а под тканью соски торчат, в вырезе та самая ложбинка между грудей, куда совсем недавно утыкался рожей, когда она на мне…

В глотке пересохло, руки в кулаки стиснул, чтобы не схватить, в паху адская жара. На кухню шел, что тот зомби, на торт с чаем пялился бездумно, а видел только ее, Оксану, усаженную на стол передо мной с широко разведенными ногами, между которыми я упал бы мордой и терся, выцеловывая и уделываясь в ее влагу. Вот был я человек адекватный, да за один вдох общего с ней воздуха весь и вышел. В какой-то момент аж взбесился на себя, тварь такую безвольную и похотливую, и ляпнул, как всегда, с ходу и по делу.

— Да ты реально, что ли, *бнутый? — зарычал на меня бешено Лёха, успев подхватить начавшую внезапно заваливаться набок Оксану. — Что, бл*дь, с тобой не так, Лекс?

Все. Походу, со мной не так абсолютно все.

Он поднял девушку на руки и попер в комнату, велев:

— Воды захвати, кусок дебила! — и уже совсем по-другому, воркующе: — Ксюх-Ксюх, солнышко мое, девочка, ну что ты, а?