Порадовать отца.
И вот когда Данила наш,
Сточив стволы под карандаш,
Уж начал паковать багаж,
Раздался треск кустов прибрежных
И наказаний неизбежных
Стала мерещиться картина,
Взошла звезда его — Алина!
С прошлой весны семьёй бобриной
Они помолвлены с Алиной.
С тех пор уже двоих бобрят,
Водили вместе в детский сад.
Данил, осина и Алина
Сосед, пёс, кабель, рыхлый снег,
Запах растаявших конфет
В кармане удальца соседа.
Быстрей спортивного мопеда
Сердец стучали клапана,
Накалив нервы до красна!
Развязки тон взяла весна!
Кларнет, гобой, виолончель
Поставлены были под ель.
Две скрипки, арфу, контрабас
Укрыл собою старый вяз.
Упала шишка, пёс залаял,
Сосед конфету проглотил,
Данил, схватив зубами кабель,
Алину к танцу пригласил.
Они слились,
На насте белом не оставляя и следа!
Их в небеса благословляя
Сияла кабеля искра.
Запахло жареным, и арфа
С кларнетом вышли из игры,
И флажолетом застонали
Две уцелевшие струны.
Минута — и всё было ясно:
Не заполощет барабан.
Сосед и пёс в глаза смотрели
Преображённым двум бобрам.
В них больше не было испуга,
Они насквозь вошли друг в друга
Одной душой, одним дыханьем,
Неосквернённые познаньем.
И шуба цвета серебра
Была теперь у них одна!
Один — на запад обращён,
Другой — востока видел сон.
И только старый контрабас
Звучал в лесу теперь для нас.
Взошла луна, сияние не меркло,
К ним спрыгнула испуганная белка.
И понесла по лесу весть,
Как она есть.
На третий день у срезанной осины
Сынишка проходил лосиный
На месте, где случилось волшебство,
Лежал каштана плод и парное весло.
Так родилась легенда о бобре,
Которую сосед поведал мне.
Конец третьей части.
Часть четвёртая
«Братишка, ты весь день лежишь!
Письмо любовное строчишь?» -
Меня окликнула сестрёнка и
Усмехнулася тихонько.
Я улыбнулся ей в ответ,
Но не сказал ни слова,
Как-будто звукам дал обет
Сберечь их для другого.
Я потрясён был глубоко
Случившимся со мною.
Я не хотел такой судьбы
Рождённому герою.
Данилу прочил долгих дней,
С его женой Алиной
Хотел вести их жизни след
До самыя седины!
А тут за рифмою во след
И с образом не споря,
Был вынужден прервать их жизнь
По чьей-то словно воле.
Я ничего тогда не знал
Про вёсла и каштаны
И осторожно отложил
Блокнот тот странный.
Сестра пришла меня позвать
В соседнее купе играть,
Чтоб до обеда скоротать время.
И я не мог ей отказать
И с полки стал скорей сползать,
Неся секрета своего бремя.
Отец — с братишкой.
Мама — с книжкой.
Сестра — с коробкою под мышкой,
В которой и была игра.
Всё было просто, как всегда.
И снова не было обмана
И без заметного изъяна
Жизнь текла.
Точней плыла -
Поправить вдруг мне захотелось.
И тут же всплыли вслед за правкой
Две лопасти весла.
Я посмотрел на маму с книжкой,
На папу с маленьком братишкой,
Сказал сестре: «Давай пойдём»
И первым выступил в проём
Двери, дарившей свежий воздух
Вагонной коридорной полосы,
И вид на змейку чёрную у бойлера
Чай наливавшей девушки косы.
Толчок в плечо,
Сеструхи хитрый взгляд
Происходящее перевели в обряд.
Мне оставалось только выпить яд.
И я признаться, этого желал,
Мне в сердце холодом вошёл кинжал
Реальности иной,
Что захотела познакомиться со мной.
«Ты помнишь, мы с тобой когда-то
Просили старого солдата,
Чтобы укрыл нас от дождя,
И провели в избе три дня.
И как трещала тихо печка,
И как горела ночью свечка,
Как дождь стучал по окнам,
И как ты вся промокла,
Когда в рубашке вышла в сад?
Соседи думали, все спят.
А мы не спали.
Помнишь, Варя»?
«Я помню всё, Максим.
Давай в купе дверь затворим.
Дети ушли, уснул сынишка.
Я положу на столик книжку».
И двери затворились обе.
Разъединилися миры,
Ушедшей в грёзы старины
И нового начала.
Неслышной тенью от причала
Под иву спряталась весна,
Плетя канву дневного сна.
Втроём, в проходе между полок
Стояли мы, и миг был долог,
И близость не смущала нас.
В её руках три кружки чая,
Рессор качанью отвечая,
Качались в такт.
Волнением свои пленяя,
Во внешней воле растворяя
Молчанья пакт.
Как шёпот тёплого дыханья,
Слова невинного признанья
Слетели с губ:
«Простите, Вам не сложно будет
Освободить для этих судеб
Тот край стола?»
Сестра мне снова улыбнулась,
И инстинктивно повинуясь
Я отступил.
Соседка, с лёгкостью воздушной,
Лесной пичуги простодушной
Поставила наш чай.
И на запястье, промелькнувшем невзначай,
Мне показалось я увидел
Не может быть!
Там были вместе два бобра,
И в шубе цвета серебра,
Один — на запад обращён,
Другой — востока видел сон.
Мы сели. Я — один. Они — напротив.
«Я — Наташа.
Уже два дня — соседка Ваша».
И я впервые посмотрел в её глаза.
Они сияли словно бирюза
В огранке патиновой собранных волос.
Своё в ответ я имя произнёс:
«Глеб».
«Знаю, — был её ответ, -
Что ж, Глеб, у нас в стаканах — чай.
И мы хотели поиграть».
Сестрёнка улыбнулася опять.
«Бери любой.
Мы трое связаны судьбой
В вагоне этом.
При этом
Можешь отказаться
И за отказ не волноваться.
Тебе решать, что пить
И с кем играть».
Признаться, не того я ждал.
Когда порог переступал.
«А ждал ли Ты кого-то?» –
Спросил меня вдруг кто-то.
«Ты, кого-то?» — знакомый голос повторил.
Я взгляд поднял и уловил
В Наташиных глазах вопрос.
Вопрос никто не произнёс.
Его читал в её глазах.
Ответ нашёл в её руках.
Она протягивала чай:
«На вот, возьми. Не отвечай».
Теперь звук и источник звука