Бобыш, или Сошедший с рельсов

ЧЕРЕЖАНОВА. А ничего. Я собственно – вот… (Ставит на стол коробку с тортом.) Тортик. Грузинское вино. (Достаёт из пакета бутылку вина и тоже ставит на стол.) Сегодня ведь праздник.

БОБЫШ. Какой праздник? День Даниила-гомофила?

ЧЕРЕЖАНОВА. Вы когда родились?

БОБЫШ. У-у, давно.

ЧЕРЕЖАНОВА. Месяц и день какой?

БОБЫШ. Чё, новую статью состряпали: план сезонных посадок, как в совхозе?

ЧЕРЕЖАНОВА. У вас день рождения, между прочим.

БОБЫШ. Да? А число сегодня?

ЧЕРЕЖАНОВА. Семнадцатое. Как в паспорте. Он ведь ваш, надеюсь? (Достаёт из сумочки паспорт.) Проверьте.

Бобышев недоверчиво берёт паспорт и листает его.

БОБЫШ. Откуда? Фотка новая.

ЧЕРЕЖАНОВА. Фотка всё та же, старая. И паспорт тоже.

БОБЫШ. Ничё не понимаю.

ЧЕРЕЖАНОВА. Паспорт нашли в кармане убитого, так?

БОБЫШ. Дак Лёха-то живой.

ЧЕРЕЖАНОВА. Ещё какой живой. Ваш паспорт у него один катала с вокзала купил. За две пол-литры.

БОБЫШ. Стащил, гад длиннорукий.

ЧЕРЕЖАНОВА. Каталу этого и грохнули по пьяной лавочке.

БОБЫШ. А спортивка на нём Лёхина вроде.

ЧЕРЕЖАНОВА. В таких спортивках полгорода ходит. У него паспорт и обнаружили.

БОБЫШ (тупо). В крови который, со рватой фоткой?

ЧЕРЕЖАНОВА. Что ж туго доходит так? Нормальный он был. А мы дубликат сделали с порченной фоткой. Вы бы хоть глянули, там ведь даже подписи вашей нет.

БОБЫШ. А зачем это всё?

ЧЕРЕЖАНОВА. Сначала думали, запутаетесь, врать начнёте, сдадите кого с перепугу. Или сами признаетесь.

БОБЫШ. Да уж, хитро.

ЧЕРЕЖАНОВА (усмехнувшись). Бездарно. А потом у начальства другие интересы возникли… (Замолкает на полуслове.)

БОБЫШ. Ладно. (Берёт бутылку в руки.) Может, по маленькой? Или на работе?

ЧЕРЕЖАНОВА. Да нет, уже не на работе.

БОБЫШ. Значит, правда? Рапорт всё ж таки заставили подать?

ЧЕРЕЖАНОВА. Сама ухожу. Не моё это.

БОБЫШ. Ух ты. Куда же? (Идёт на кухню.)

ЧЕРЕЖАНОВА. Думаю, пока на юриста поучиться. Там видно будет.

БОБЫШ. Штопоров тут днём с огнём… (Роется в кухонном столе.) Из моих вина-то никто не потребляет.

ЧЕРЕЖАНОВА. Давайте сюда, я без штопора открою. Зажигалка или спички есть?

БОБЫШ. Этого добра завались… Бросают где ни попадя… (Несёт коробку из-под обуви.) Зажигалок вон целая коллекция – какую хошь выбирай. (Ставит коробку на стол.)

Чережанова достаёт зажигалку.

ЧЕРЕЖАНОВА. Вот эту розовую с цветочками.

БОБЫШ. Насовсем забирайте.

ЧЕРЕЖАНОВА. Может быть, на «ты» перейдём по старой памяти?

Женщина нагревает пламенем горлышко бутылки, немного наклонив её.

БОБЫШ. Боюсь я с милицией на «ты». Расслабишься, чего-нить не то ляпнешь – потом отбрыкивайся.

ЧЕРЕЖАНОВА. Я тоже на работе не особо откровенничаю. Меньше знают, больше ценят.

БОБЫШ. Ну да. А чего пошла туда?

ЧЕРЕЖАНОВА. Чёрт его знает. Думала, там самые крутые… Может, за мать боялась.

В это время раздаётся громкий хлопок – это бутылка выстреливает разогретой пробкой.

БОБЫШ. Ух ты! Где так научилась?

ЧЕРЕЖАНОВА. Вот у таких как ты и научилась. Извиняюсь.

БОБЫШ. Ладно уж, тыкай, не впервой. Картошечку с маслицем?

ЧЕРЕЖАНОВА. Сладкое вино с картошкой – брр! (Разливает вино по стаканам.) Можно не закусывать.

БОБЫШ. Я редко закусываю. Пьём не чокаясь – за нас и за хрен с ними.

ЧЕРЕЖАНОВА. Сегодня же день рождения.

БОБЫШ. Ах, точно. Тогда бзымкнем.

Чокаются и пьют. Бобыш морщится.

Не, приторно больно. Надо спиртеца чудок… (Идёт к шкафу и достаёт из полки аптечный пузырёк.) Чисто медицинский.А чего, говоришь, за мать боялась?

ЧЕРЕЖАНОВА. Она одна жила. Отец с Кавказа откуда-то, умотал от нас я ещё клопом была. А в стране тогда, то сухой закон, то борьба за трезвость. Ну, мать шинкарить начала – нас с сестрой надо было как-то на ноги подымать. Днём водкой из магазина затарится – прямо в погреб, – а за ночь погреб уже пустой. В два, в три раза дороже, чем в магазине продавала – влёт уходило! Меня так и звали «дочка шинкарихи». Хоть она и ночью торговала, менты её пасли круглые сутки, несколько раз ловили. Всё конфискуют, а она по новой. Упёртая была.

БОБЫШ. Молодец. Так и надо.