Бочаров ручей (СИ)

Всё верно: о ком не говорят с экрана, того не существует. И никогда не существовало, если нет никакой нужды тревожить тени прошлого. Кому сейчас нужна героика войны гражданской, кому нужны герои «рабоче-крестьянской, сермяжной революционной силы», как называл свою дивизию Василий Блюхер?

Красный маршал, собственноручно внесенный Сталиным в список тех, кому в 1935 году решено было присвоить новое высшее воинское звание Красной Армии. Фамилии Уборевича и Якира вычеркнул, а поверх своей черты написал: «Блюхер». Так Василий Константинович попал в штаб «хозяина» вместе с Ворошиловым, Буденным, Тухачевским и Егоровым.

Вскоре двух расстреляли, Тухачевского и Егорова, третий умер от побоев во время допроса. Тот, кто умер, был вписан в «наградной» список изменников той же самой рукой и опять последним. И ночь перед арестом провел в резиденции Бочаров Ручей.

Последнюю ночь последних дней свободы.

Может, я и не думал бы поутру так много о судьбе Василия Константиновича, если бы жил сейчас, например, в дорогущем «Hyatt» или правительственном санатории «Родина». Глядел бы на успешных людей и непрестанно радовался, что я тоже с ними и среди них. Но я не с ними, я перед стеной. И как-то она стала поддавливать мое настроение. Высокая, бетонная и по конструкции – ужасно некрасивая. Да еще и с колючей проволокой в некоторых, «потенциально опасных» местах.

Блюхер тоже удивился, когда увидел высоченный, тогда еще деревянный забор вокруг дачи Ворошилова у Бочарова ручья. В 1938 году командарм только что вернулся из зоны конфликта у озера Хасан, что такое граница укрепрайона, представлял хорошо: заграждения, наблюдательные пункты, огневые точки – это всё понятно, а стена из деревяшек зачем? Чтобы как в лагерях для «врагишек»: никто из контингента не смог сбежать? Осужденных по 58-й статье он называл врагишками.

Четверть командиров в его армии уже арестовали, к награде за победу над японскими милитаристами его не представили, плакат с его портретом на демонстрациях в честь успешной операции славной Красной Армии дальневосточному крайкому рекомендовали не выносить – понятно было маршалу, куда ветер ветку клонит.

Но Ворошилов в Москве встретил радушно, пригласил поехать в Сочи и пожить на его даче у ручья, отдохнуть, подлечиться, пока «хозяин» подыщет ему новое место службы и работы. Нарком Ворошилов остался в Москве, рядом с «хозяином», а Блюхер обрадовался радушию брата по оружию, согласился и поехал.

Взял жену, детей, племянников, сел в свой персональный «салон-вагон» - застучали колеса. На сочинском вокзале к «трапу» вагона подали правительственные «зисы», горная дорога, бархатный сезон, 30 сентября - красота. И вдруг – отвратительный забор для «врагишек». И горькое предчувствие, которое не подводит опытных воинов: западня.

И браунинг с собой был, и две обоймы к нему, и жену уже предупреждал, что если вдруг, никаким обвинениям не верь, а «история его оправдает». И ординарец ведь пропал по пути от вокзала до забора – исчез бесследно.

Но ворота в заборе открылись, машины заехали внутрь территории, а там радостная прислуга и праздничный ужин. И никого лишнего, и никаких черных машин из наркомата внутренних дел.

Машины приехали через несколько дней, когда маршал стал привыкать к особому распорядку южного дня: экскурсия, обед, купание в море, сон. Когда тело покрылось южным загаром, когда расслабленность неспешной курортной жизни притупила тревожные предчувствия опытного полководца. И люди в штатском заскочили в его спальню раньше, чем он проснулся. А когда проснулся, спрятанный в спальне пистолетик уже был в чужих руках.

А я вот проснулся, и не ищу пистолетика. Я ищу книжку, которую купил пару дней назад. Сегодня в моем южном распорядке - день расслабленного чтения. Никаких экскурсий и восхождений, хватит, натерпелся. Супруга, думаю, со мной согласна, потому как отказывается открывать глаза, и я ищу книгу предельно осторожно, стараясь не шуршать вещами.

В уличный книжный киоск я заглянул лишь один раз, где-то в районе пешеходного моста через реку, но понял, что сделал это зря. Киоск по форме и внешнему виду напоминал круглую тумбу для афиш и был размером едва ли больше. Продавец, женщина, сидела на стульчике в его центре, а книги стояли стопками от пола до потолка. Каждая стопка – почти три метра высотой. На верхотуре – какие-то иностранные авторы, я там даже буквы на торцах переплетов не мог толком рассмотреть. Прямо перед глазами – женское обаяние современной российской прозы: Устинова, Толстая, Рубина. На уровне пояса и ниже: мужицкая сила художественного творчества: Быков, Пелевин, Прилепин. В самом низу, у подошвы моих кроссовок, в стопке оказались классики: Чехов и Тургенев.

Я уж было хотел встать на четвереньки, чтобы проползти вдоль каждой стопки все 360 градусов круглого пола и осмотреть «нижние чины» русской литературы, как продавец сделала мне замечание с табуретки:

- Вы кого хотите найти конкретно?

- «Воскресение» Льва Николаевича.

- Нет «Воскресения».