Бочка амонтильядо

– Ах, да, амонтильядо! – повторил я, отбрасывая в сторону кости, под кучей которых находились кирпичи и известка. С помощью моей лопатки и этих материалов, я принялся быстро замуровывать вход в углубление. Но, не успев еще доложить первого ряда кирпича, я понял, что опьянение Фортунато уже значительно уменьшилось. Первым доказательством того был жалобный крик, раздавшийся из глубины ниши. Это не был крик пьяного человека. Потом наступило полное молчание. Я положил второй, третий, четвертый ряд и услышал неистовое бряцанье цепью. Этот звук длился несколько минут, в продолжение которых я мог вдоволь наслушаться его в свое удовольствие, потому что присел, чтобы отдохнуть от работы. Когда шум стих, я принялся снова за нее и сложил пятый, шестой и седьмой ряд кирпича. Стенка доходила уже мне до груди; я приподнял тогда обе свечи, озарив их слабыми лучами того, кто находился там, в глубине. Раздавшиеся внезапно, один за другим, страшные вопли заставили меня даже отшатнуться назад. На минуту, я потерялся, почувствовал страх, даже обнажил свою шпагу и стал размахивать ею, но тотчас же успокоился и продолжал свое дело. На крики я отвечал своим криком; они усиливались, я вторил им еще громче и громче, и достиг своей цели. Тот стих. Была уже полночь, когда я доложил десятый ряд. Я принялся за одиннадцатый, последний; оставалось укрепить только крайний кирпич, как, вдруг, слух мой был поражен хохотом, от которого волоса поднялись у меня дыбом на голове. Потом раздался голос, совсем не похожий на тот, которым говорил прежде благородный Фортунато:

– Ха… ха… ха! Славная шутка… отличная… Насмешит она всех в моем палаццо… Ха… ха… ха! Это вино…

– Амонтильядо, – подсказал я.

– Ха… ха… ха! Амонтильядо… так точно. Но не поздно ли? Нас ждут в палаццо… синьора Фортунато и все… Воротимся.

– Воротимся, – повторил я.

– Ради самою Бога, Монтрезор!

– Да, ради самого Бога, – повторил я опять. Но на эти слова не последовало уже ответа. Мне стало досадно и я позвал:

– Фортунато!

Ничего. Я крикнул опять: – Фортунато!

Опять ничего. Я просунул свечу в незаделанное еще отверстие в стенке, она упала туда, но в ответ послышалось лишь бренчание колокольчиков. Я почувствовал дурноту… вероятно, от сырости в склепе. Надо было закончить работу: я вложил последний кирпич, замазал его и воздвиг у новой стены груду костей в прежнем порядке. Их не тревожил ни один смертный в течение полустолетия. In pace reguietcat![2]