Бодлер

Но Бодлер находится в плохом состоянии, и физическом, и моральном. Он чувствует себя ослабленным, подавленным. Как признается он матери, его одолевает «бесконечное уныние, чувство невыносимого одиночества, ощущение постоянного страха перед надвигающимся несчастьем». Он ничего не хочет, ему кажется невозможным в чем-то найти радость. У него уже почти не вызывает интереса успех «Цветов зла».

Стоит ли писать, украшать вымысел? «Не припомню, чтобы когда-нибудь я опускался так низко и так долго пребывал в тоске», — писал Бодлер госпоже Опик.

И потом, эта постоянная, безысходная нищета, бесчисленные долги, от которых ему не удается избавиться. А к этому еще прибавляются «боли в желудке, которые длятся не один месяц, и мучительное удушье». «Все, что я ем, душит меня или вызывает колики. Если дух может улучшать физическое состояние, то непрерывная упорная работа вылечит, только надо захотеть, а вот воли как раз и не хватает — порочный круг», — писал Бодлер.

Один слабый луч света: в пассаже «Панорама» у какого-то торговца он увидел картину своего отца — спящая женщина, которая видит во сне две обнаженные фигуры. Картина была весьма посредственная, но его она взволновала, ему вспомнились его детские годы на улице Отфёй.

«АНСЕЛЬ — НЕГОДЯЙ»

Более всего Бодлер раздражен тем, что в то время, как он испытывает моральные и физические муки, госпожа Опик и Нарсисс Дезире Ансель имеют возможность, он это знает, дать ему деньги, в которых он нуждается, но не делают этого.

Деньги, опять деньги, всегда деньги!

Разумеется, он был рад, что министр общественного образования выделил ему в январе 1858 года вознаграждение в сто франков за перевод «Новых необыкновенных историй». И еще больше обрадовался, когда узнал, что министр юстиции решил понизить до пятидесяти франков штраф, наложенный на него за «Цветы зла» 6-й палатой по уголовным делам…

Так что не напрасно он проявил самонадеянность и написал императрице… И все-таки это никак не решало его многочисленных проблем.

И тогда он решил встретиться с Антуаном Жакото, который был свидетелем на бракосочетании его матери и отчима и так же, как Жан Луи Эмон, являлся одним из членов семейного совета, собиравшегося в 1844 году. Он почему-то полагал, что этот человек, которого он не видел с тех пор, как достиг установленного законом совершеннолетия, сможет стать отличным дипломатом и довольно ловко оказать давление сначала на госпожу Опик, затем на Анселя. Его ближайшая цель: избавиться от всех парижских долгов и собрать достаточно денег, чтобы поселиться в Онфлёре.

Однако после встречи с Жакото Ансель повел себя довольно странно: он немедленно отправился в гостиницу «Вольтер» и заявил хозяину, что Бодлер, вопреки своим уверениям, никогда не заплатит ему денег, которые должен.

Узнав о столь странных обстоятельствах, Бодлер взорвался от возмущения. Задыхаясь от гнева, со слезами ярости на глазах, он сразу же отправил матери несколько писем. «Ансель негодяй, — заявил он, — я надаю ему пощечин в присутствии его жены и детей, я отхлестаю его в четыре часа (дело было в половине третьего), а если не застану, то буду ждать. Клянусь, что положу конец этой истории, страшный конец». Он во что бы то ни стало требовал извинений и уже задавался вопросом, не следует ли ему искать свидетелей на случай, если придется драться на дуэли с Анселем или его сыном.

К счастью, госпоже Опик удалось успокоить его. Затем она передала ему крупную сумму денег, чтобы он расплатился с самыми неотложными долгами, хотя бы по счетам за номер в гостинице «Вольтер».

Но вместо того, чтобы отправиться, как он намеревался, в Онфлёр, Бодлер поехал в Корбей, не собираясь, впрочем, там задерживаться надолго. Ему хотелось лишь проследить за работой типографии Крете и внести правку в корректуру повести «Приключения Артура Гордона Пима», третьего тома произведений По, издаваемых Мишелем Леви. Ему не хотелось повторения ошибок и погрешностей «Необыкновенных историй»…

Когда в конце апреля книга поступила в продажу, Бодлер снова обратился к Сент-Бёву в надежде получить от него большую хвалебную статью. Рассчитывал он также и на благоприятный отзыв Барбе д'Оревильи. Однако то, что он обнаружил 15 мая в «Ревей», правокатолическом еженедельнике, привело его в ярость: коннетабль подверг американского писателя резкой критике, превратив в вульгарного пьяницу.

Едва он успел справиться со своим раздражением, как «Фигаро» в номере от 6 июня приписала ему весьма нелестные высказывания о самом Викторе Гюго и главных представителях романтизма. Некий Жан Руссо утверждал, что гордыня и неблагодарность заставляют поэта отрекаться от великих учителей, коих он почитал и кого теперь считает возможным «оплевывать».

Спустившись с заоблачных высот, Бодлер отправил руководителю газеты не лишенное иронии письмо с протестом: