Боец 5: лихие 90-е

И он сопроводил меня в кабинет замдиректора Дворца, где и втолковал тому, что я должен стать его новым бойцом. Расписал, какой я перспективный… В общем, горячо морочил мозги начальнику, и, по-моему, впустую. Тому, похоже, было глубоко начхать на все это. Замдиректора, как я понял, был отставной военный, политработник. Кто-то по блату присунул его на эту должность, где он и шелестел бумажками, строго исполняя все формальности. А прочее его не колыхало. Со всеми доводами тренера он скучно согласился.

— И еще, Николай Викторыч! Ему позвонить надо, можно?

— Да пожалуйста… — вяло обронил замдиректора, придвигая аппарат.

— Ну, я побежал! Давай, — Сергей крепко стиснул мне руку и умчался.

Я набрал мобильный Глеба, минуя секретаршу. От ответил сразу же и обрадовался:

— А, боец-удалец!.. Отлично, что позвонил. Свободен?

— Конечно.

— Тогда сыпься ко мне в офис, есть тема… Естественно, прямо сейчас. Ты где? В «Крыльях»? Ну так отлично! Все давай, жду!

И я через полчаса был в Т-34. Меня тут же препроводили к боссу, где кроме него находился занятный с виду субъект: в черном велюровом пиджаке, белой рубашке, пестром нашейном платке. Все это было с претензией на богемный шик, но заметно подержанное, потасканное. Да и лицо этого мужчины несло на себе явный отпечаток разных пороков, основным из которых была, несомненно, тяга к горячительным напиткам. Лет ему на вид было под шестьдесят. Хотя я прикинул по своему разумению, что реально он на семь-восемь лет моложе. Так сильно он продул свои годы.

— Заходи! — воспрянул Глеб. — Знакомься! Это Павел Алексеевич, режиссер спортивных программ.

Ну, так я и подумал.

Ручонка у Павла Алексеевича оказалась слабенькая, вялая и холодная, как рыбий плавник. Но глаза быстрые, сообразительные. Я сразу понял, что в своем деле он толк знает, и если бы не его несчастная слабость…

Он и заговорил разумно, и речь у него оказалась развитая, превосходно поставленная. По его словам, он уже успел просмотреть несколько кассет с боями и понял две основные вещи. Вернее, одну, поправился он, но в ней две стороны. Как у медали. И с некоторой торжественностью вопросил:

— А вещь эта какая?..

— Зрелищность, — сказал я. — Это главное.

— Точно! — подтвердил режиссер. — В корень зрите!

И рассказал, что он, полжизни имеющий дело со спортивными трансляциями, давно убедился: в показе по телевидению «веселые картинки» важнее сути. Массовый зритель будет с куда большим удовольствием наблюдать отчаянно-мордобойную драку средних боксеров, нежели утонченную техничную игру супер-спортсменов, которую способны понять и насладиться ею только гурманы-специалисты.

Я кивнул, абсолютно соглашаясь с этим.

— И вторая сторона медали, — провозгласил Павел Алексеевич, назидательно поднимая сухой кривоватый палец. — Шоу! Игра! Все это должно быть ярко. Не очень стильно. Скорее, вульгарно. Пусть! Так и надо. Эффектные выходы. Шум, блеск, треск. Свирепые рожи. Как у неандертальцев! Глупо? Согласен. Так ведь и зритель «дурак»! Вот пусть и лопает, что любит!

Тут Павел Алексеевич пустился в горькие рассуждения типа «интеллигенция и народ» — в которых он, естественно, был интеллигенцией, которую народ не понимает. И он вынужден потакать вкусам этого самого грубого примитивного народа.

Почувствовалось, что он сел на любимого конька. Лекции такого характера, должно быть, он мог читать день и ночь. А Глеб это знал, видно, лучше меня, и очень элегантно пресек:

— Павел Алексеевич, прошу прощения, мои ребята уже вас заждались в операторской. Не терпится им. Загляните, пожалуйста… — и ловко спровадил носителя интеллигентских ценностей в операторскую. И между делом мне:

— А вас, друг любезный, я попрошу остаться.

Я и остался.

Глеб уселся в свое начальническое кресло и уставился на меня. На устах блуждала ироническая усмешка. Казалось, он молча говорит: «А ну- ка догадайся, о чем пойдет?..»

Я догадался, но по тактическим соображениям решил — пусть лучше сам скажет.

Он помолчал, поигрался в многозначительные взгляды… и наконец, сказал:

— У меня была твоя… э-э, ваша деловая барышня.

— Алина.

— Алина. Разговор о ней.

Глава 17

Я неопределенно пожал плечами — о ней, так о ней. Пожалуйста.

Глеб несильно побарабанил пальцами правой руки по столу и внезапно спросил:

— Я закурю с твоего позволения?

— Э-э… да ты вроде бы как хозяин здесь, — я усмехнулся. — Да и что-то не замечал раньше, чтобы ты курил?

— Так-то оно так. Но в особых случаях…

— Вот оно что! Особый случай наступил?

Он самую малость помолчал и странно изменился в лице — я бы сказал, не к добру. Сделал малозаметное движение левой рукой, и на пороге через секунду выросла секретарша.

— Будьте добры мне пепельницу и сигару, — сухо и вежливо приказал Глеб. — «Доминикану».

Та бессловесно и даже беззвучно исчезла, а через полминуты вновь возникла неся на фарфоровом подносе фарфоровую же пепельницу, сигару и зажигалку.

— Благодарю, — столь же бесстрастно молвил Глеб. — И полчаса попрошу никого не пускать. Я очень занят.

— Хорошо, Глеб Андреевич, — как робот промолвила секретарь и исчезла.