Боец тишины

Кстати, насчет пьянства мысль ко времени… вовремя вспомнил. Посадил поляка так, что по дороге, со стороны, за пьяного сойдет. Он все больше без сознания — только изредка бредит от того, что температура подскочила. Плохо это, что температура, а еще хуже, что — бредит… чушь несет какую-то на польском. Черт… Сажусь за руль, завожу.

Вырулил на дорогу к сносному госпиталю. У меня единственная возможность проехать — просто ехать и надеяться, что меня не остановят на посту или за мной не увяжется патруль. Адреналин шкалит от стресса — спокойнее становится только от того, что меня в лицо не знают. Меня разве что с Агнешкой признать могут, а так… К двум парням просто так цепляться не должны. Только вот Войцех… Никак он за немца не сойдет, на лице у него написано, что он — славянин. А я же не знаю, насколько серьезно за поляков взялись. Решил перестраховаться и низко пригнуть ему голову — словно он дрыхнет, голову на грудь уронив.

— Виноват, командир…

— Заткнись, Войцех!

— Виноват… Ветка хрустнула, и я…

— Войцех, вбей ты себе в голову, наконец, что стрелять надо после того, как цель определишь, — точно определишь!

— Стрелять надо…

— Не надо стрелять! Придурок!

— А это не я, это — парашют…

— Придурок…

— Не открылся…

— Оно и видно! Был бы я твоим парашютом — тоже бы не открылся! Агнешку благодари — добрая она!

— С запозданием открылся…

— Заткнись! Войцех, ведь не плохой ты солдат! Только тупой, как!.. Не знаю, как что… Не знаю ничего тупее тебя, Войцех!

Остановился около госпиталя, подхватил здоровенного поляка и потащил, проклиная Степана Петровича, заставившего меня вконец отощать, — тяжелый он, как… Не знаю, как что… Такой же тяжелый, как и тупой!

Поймал врача, с неимоверной скоростью ткнул ему в лицо удостоверением и так же стремительно спрятал документы.

— Мне нужен хороший хирург — срочно.

Ко мне вышел встревоженный врач, за ним явились санитары с носилками. Наконец, свалил поляка с плеч.

— Агент тяжело ранен во время проведения секретной операции. Вы должны оказать нам содействие, сохраняя секретность.

— Мы доставим его в ваш ведомственный госпиталь.

— Вы должны оказать ему помощь на месте и немедленно. Не должно быть регистрации и официального оформления. Мы свяжемся с вашим руководством впоследствии. Вопросы есть?

Врач оторопело взирает на меня, а время идет. Я сурового свел брови, и он очнулся.

— Нет. Нет вопросов. Огнестрельные ранения! В операционную его!

Решил разъяснить положение дел доктору, проследовав за ним на подъемник.

— Я должен присутствовать на операции.

— Вам дальше нельзя.

— Я должен.

— Вам нельзя в операционную — вы не стерильны.

— Я пройду обработку и буду с ним — я обязан быть с ним.

Врач начал выставлять меня тверже, но и я на своем стал тверже настаивать.

— Я не пропущу вас дальше.

— Он будет жить?

— Он тяжело ранен. И кровопотеря…

— Он должен жить.

— Мы сделаем все, что сможем. Останьтесь здесь и ждите.

Хирург не оставил попытки отправить меня прочь. Только меня прогнать не так просто — я ему еще не все разъяснил… не все, что должен объяснить ненароком, избавляясь и от тени подозрения. Я дождался, когда Войцех заговорит. Хирург прислушался к чужой речи и напрягся.

— На каком языке он говорит?

Главное, — никогда не подавать вида, что что-то идет не так. Все должно выглядеть обычным…

— Он в совершенстве владеет несколькими языками. Вы должны знать, что люди, знающие чужие языки, нередко говорят в бреду именно на — чужих языках.

Медсестра, старательно строящая мне глазки, кивнула в подтверждение моему заявлению.

— Да, я помню учительницу японского языка… После наркоза она какое-то время говорила только на японском, и я совсем не понимала, что она пытается мне сказать. Мы часто сталкиваемся с такими пациентами…

Хирург покачал головой в ответ на мою разящую наповал улыбку соблазнителя. Ему невдомек, что у меня на такие улыбки рука набита… так же, как на выявление таких сестер, скучающих порой на ответственной работе и пускающих в голову мысли, что тратят молодость попусту.

Позволил, наконец, хирургу себя выставить. Успокоился и остался ждать, не тревожась теперь об объяснениях всех неудач Войцеха на воинской службе, изложенных на его языке.

Так… Наврал всем… Главное, — не наврать себе. Нельзя забывать ничего, надо вспоминать все. Надо выстроить все в строгом строевом порядке. Так, кто обо мне что знает? Власти знают одного Вольфа. Войцех — одного Яна. Крюгер знает и Вольфа, и Яна. Агнешка — знает всех, кого не знает Игорь Иванович… и не знает никого, кто известен начальнику… только Яна. Пока мне удалось не пересекать параллели личных дел и служебных… считай, удалось. Все задействованные имена, лица и контакты — мои личные, страховочные. Ими обойтись и надо. Дальше мне нельзя Агнешку заводить. Да и Игоря Ивановича в личные дела я посвящать не намерен. Никогда не думал, что буду благодарен судьбе за жесткие уроки, приучившие меня страховку себе крепить тайно от всех — и от своих, и от чужих.