Читаем Боевая рыбка полностью

Уорс обнаружил конвой, большой конвой. Он сообщил свой курс, скорость движения и добавил с характерным для него сарказмом: "Ты займешься эскортом, а я — более легкой поживой". Но когда мы сопоставляли местонахождение конвоя с нашим собственным, Фил и я посмотрели друг на друга и усмехнулись. Благодаря нашей позиции в пятнадцати милях от базы мы оказывались прямо перед конвоем. При некоторой удаче по крайней мере кое-что из этой «поживы» — крупные суда — будет нашим.

Я соскочил со своего места в кают-компании и бросился в боевую рубку. Фил был позади меня. Пока бежал, я ощущал, как меняется атмосфера в лодке. Моряки «Флэшер» чувствовали: что-то должно произойти, и, даже не получая команды, стали спокойно расходиться по своим боевым постам.

Том Маккэнтс занялся управлением. Через люк я дал ему указания повернуть «Флэшер» таким образом, чтобы мы были обращены к конвою, и поднял перископ на всю длину.

И вот они появились. Я сразу же различил мачты японских судов, направлявшихся к нам.

С его позиции на мостике Тому они видны не были, и Фил сообщил новость наверх через люк, в то время как я стоял в боевой рубке, где было спокойно, ощущая прилив крови к лицу и зная, что испытание, о котором я мечтал, которому хотел подвергнуться и по поводу которого испытывал беспокойство с самых первых дней обучения в Военно-морской академии, наступило наконец для меня. Настал день, когда мне предстояло командовать в боевой обстановке. Как мне при этом действовать?

Через мгновение я повернул «Флэшер» и вел ее параллельно конвою достаточно долго для того, чтобы сверить его курс и скорость и дать взглянуть Филу. Уорс определил его безукоризненно. Фил спустился вниз, чтобы дать ему знать, что мы вошли в контакт и атакуем, а я некоторое время оставался в рубке с ощущением полного одиночества и смотрел в перископ на мачты неприятельских судов.

— Ладно, — сказал я наконец. — Направь ее на них.

— Слушаюсь, сэр, — откликнулся Том с мостика. — Лево на борт.

Мы развернулись на 180 градусов.

— Погружай лодку, Том.

Он ударил по кнопке тревоги, и трое сигнальщиков скатились в люк, когда мы начали спокойное погружение. Том последовал за ними и захлопнул за собой люк, а старшина-рулевой схватил штурвал люка, чтобы наглухо его задраить.

Том испытующе посмотрел на меня, когда спускался по трапу. Он не видел конвоя, но в общем-то знал, что было впереди, и я читал на его лице тот же вопрос, что и на лицах других моряков, пока мы выходили на боевые позиции: как-то поведет себя этот парень во время своей первой атаки?

Фил вернулся в боевую рубку, снял прибор "есть — был" с крюка и повесил на шею, почти сразу же начиная устанавливать на нем курсы и скорости. Том пошел назад к портику в углу кормовой части и начал опускать рычажки включения вычислительного устройства расчетов торпедной атаки (ВУРТА). Когда смолк звон «кланг-кланг-кланг» сигнала боевой тревоги, скрип механизмов ВУРТА разнесся по боевой рубке.

Эдди Эткинсон, наш помощник торпедиста, подошел и посмотрел на меня так же, как Том, когда шел назад, чтобы приготовить ВУРТА. В ответ я окинул его ничего не выражающим взглядом, чувствуя, что мое лицо неподвижно и напряжено. Двое рулевых подошли, чтобы помогать одерживать лодку на боевом курсе и контролировать ее ход при помощи лага; долговязая фигура Кико Харрисона взметнулась вверх по трапу — он пошел на корму, встав возле Эдди и Тома в качестве своего рода помощника по общим вопросам. Мне было слышно, как внизу, в центральном посту, Снэп Коффин спокойно разговаривал с одним из своих рулевых-горизонтальщиков.

Всего на мгновение, пока мы дифферентовали лодку на перископной глубине, я оглянулся на этих людей, с которыми был знаком еще так мало, но которые были мне близки. Мне казалось, что я знаю о них все, что у них за семьи, сколько у них детей, каковы их надежды и устремления, и, когда думал об этом, вновь говорил себе: "Как одиноко мне сейчас". Подсознательно я все еще искал человека, который будет отдавать главные команды. Но на сей раз этим человеком был я, и лица окружавших меня людей возвращали ответственность тому, у кого она должна быть таким бесповоротным и ужасным образом.

Один из рулевых взялся за лебедку, которой поднимается и опускается перископ. Я выкинул большие пальцы рук вверх, перископ заскользил вверх, и я посмотрел в него.

Погода ухудшилась. На море опустились дождевые шквальные облака. Во всяком случае, у меня не было надежды рассмотреть цели, потому что они все еще были в нескольких милях, но дождевые шквалы беспокоили меня. Если они не рассеются, то мы окажемся в трудном положении.

Слабое «пинг-пинг» — послышались позывные гидролокатора. Пока я слушал, звук стал громче. Работал гидроакустический пеленгатор противника.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее