Боевое братство

Дом был бы рад, если бы Маркус и Аня сблизились друг с другом, потому что боль легче переносить, когда рядом есть любящий человек. До операции на мысе Асфо она определенно интересовалась Маркусом, и он очень пристально разглядывал ее ножки, когда Аня на него не смотрела. И теперь казалось, что оба они чувствуют облегчение, оттого что никому не надо объяснять, как им больно. Возможно, слишком ранимые дети, выросшие в тени своих выдающихся родителей, обречены тяжело переживать любые проявления чувств, которые все остальные люди воспринимают как должное.

Аня поднялась, чтобы надеть куртку.

— Ты доберешься сама? — спросил Дом, притронувшись к ее локтю. Аня никогда не проявляла большой ловкости на высоких каблуках и теперь, после двух бокалов, чувствовала себя неуверенно. — Маркус, я думаю, надо вызвать такси и отправить Аню в офицерское общежитие.

— Спасибо, я и сама справлюсь, — возразила Аня. — Мне надо зайти в мамину квартиру. — Она повернулась к Марии: — Твой Доминик — один на миллион. Правда.

Эти слова Ани прозвучали очень странно. "Твой Доминик". Как будто она хотела сказать, что они просто друзья и у нее нет насчет него никаких намерений… Неужели кто-то видел в ней хищницу?

В этот момент вмешался Маркус:

— Дом, я прослежу, чтобы с ней все было в порядке. — Совершенно неожиданно для всех он несколько старомодным жестом предложил Ане руку, как будто его всегда учили так обращаться с женщинами. — Все будет хорошо.

Дом все же вызвал такси и сунул водителю несколько кредиток.

— Отвезите этих двоих, — наказал он, кивая в сторону Маркуса и Ани, — куда они захотят.

Дом и Мария вернулись к родителям, и он провел всю ночь, забравшись с ногами на диван, рядом с Марией, Бенедикто и Сильвией. Он не мог сомкнуть глаз или хоть на минуту расстаться с кем-то из них. Он не знал, как теперь вернется в полк, потому что боялся даже короткого расставания, боялся оглянуться и не увидеть их рядом.

— Она права, — прошептала Мария, не открывая глаз. — Ты один на миллион.

— Да ладно, ничего особенного.

— Я лучше знаю.

— Мы просто немного поболтали, пока ждали награждения, вот и все… Мы были втроем — она, я и Маркус, ничего такого, просто по-дружески пообщались. Мне кажется, что-то налаживается.

— Да, — протянула Мария, — Маркус и Аня. Я знаю, тебе это кажется отличной идеей, но эти двое вряд ли будут общаться после сегодняшнего вечера. И не пытайся их подталкивать. Она — офицер, а он — срочнослужащий. Они могут нарваться на неприятности.

— Нет, если не будут злоупотреблять служебным временем. — Дом ненавидел крушение надежд. Ему хотелось увидеть завтра Маркуса сияющим от всепоглощающей любви, а не мрачным, как обычно. — Кроме того, все меняется. И люди могут измениться.

Теперь жизнь навсегда разделилась на две части: до Асфо и после Асфо. Дом жил после Асфо, и мир казался ему странным и незнакомым. В нем сохранились лишь два ориентира: его семья и Маркус.

Но даже они уже никогда не станут прежними.

Глава 20

Мне неизвестно его имя. Я ничего о нем не знаю, кроме того, что он был охранником на мысе Асфо, что его звали не Натаном, и, если бы он был одним из моих людей, я бы им гордился. Позаботьтесь, чтобы он не был забыт.

(Из сильно отредактированного рапорта майора Виктора Хоффмана об операции на мысе Асфо, найденном в архивах посольства Остри в Хасинто. Без отметки о рассмотрении)

ПОСЛЕОПЕРАЦИОННАЯ ПАЛАТА В ГОСПИТАЛЕ РАЙТМАНА.

СПУСТЯ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ ДНЯ-П, НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

— Вы закончили со мной? — резко спросил Хоффман.

— Нет. — Доктор Хейман помяла заднюю сторону голени. Мышцы все еще были онемевшими. Хоффман, лежа на животе, не мог видеть, что она делает, и от этого злился еще больше. — Вы никогда не пробовали с благодарностью воспринимать работу врача?

— Бросьте это. У меня было больше таких царапин, чем клизм в вашей практике.

— Это было возможно в те времена, когда потеря нескольких солдат мало что значила, — отрезала Хейман. — А теперь приходится вытаскивать даже таких никчемных стариков. И можете мне поверить, я одной своей клизмой могу испортить вам жизнь на целую неделю. — Она повернулась к другой койке, даже не пытаясь скрыть свой гнев. — И я не потерплю никаких дерзостей от вас, сержант Феникс. Если бы я знала, что вы только что вышли из Глыбы, я бы сразу загнала вас в изолятор. У вас может быть любое заболевание, известное медицине.

— Я помыл руки. — Голос Маркуса напоминал скрежет убитого червя, которого волокут по гравию. — Дважды.