Девки, немедленно заткнувшись и сделав лошадиные лица, тут же открыли дверь.
– Катерина Ивановна, тут все хорошо, я девочек проверила. Мы вспоминаем сегодняшний случай на фабрике, – залебезила Пенкина.
– Тише надо, девочки, тише… А ну-ка, откиньте одеяла от кроватей, вы там мальчиков не прячете?!
Пенкина, сделав надменный вид, откинула покрывала. Ясен пень, под кроватями не было никого, мы ж в шкафу сидим.
Катька хмыкнула и мощным движением распахнула дверки моего шкафа. Я даже не успел подумать: «Капец!»
Но, странное дело, из-за платьев и лиф… короче, какой-то штуки, упавшей мне на «башню», мою физию «классуха» не узрела.
– Пусто, – резюмировала Катька и, захлопнув дверку, тут же открыла второй шкаф.
Ну, а там сидел Пехота и смачно лизал мороженое, бешено вертя языком и улыбаясь «классухе». Ради антуража полного дебила он повязал косынку на голову, на манер старенькой бабки.
– Пихо-о-о-отин, – возопила Катька, – что ты тут у девочек в шкафу делаешь, негодяй, бесстыдник!
– Мороженое лижу, ум-м-м, – отвечал Пехота, обворожительно улыбаясь и пытаясь разгладить языком брови.
– Пшел вон, негодяй! – Катька вытащила за шиворот Пехоту и начала выкидывать его за дверь.
– Белые розы, белые розы, беззащитны шипы, – пропел Пехота и, не снимая косынки, стартанул по-спринтерски в коридор.
– Стоять, скотина, – заорала Катька и мощным рывком последовала за ним, подобрав подол халата.
– Ну, вы, козы, охренели! Я им тут про сладостно помечтать на того чувака, который в «Робин Гуде» играл, а тут Пехота в шкафу весь в мороженом, он же все слыша-а-а-л ааа, ууу… трубно завыла Пенкина. Ленка с Зинкой снова заржали. Я, уставши сидеть в шкафу, вылез, снимая лиф… ну, какую-то штуку с головы.
– Пенкина… э-э… ночная фея, потом нашим спортсменам фотку дашь, а то они Сабринку уже всяко-разно замечтали.
– Ой, капе-е-е-ец, – сказала Пенкина и упала в натуральный обморок.
Потом, чуток попозже, когда кончились разборки «классухи» с извращенцем Пехотой, я спросил его:
– Слышь, чо ты там в шкафу пел?
– Осел ты, ни фига не шаришь! Это ж самый модняк – «Ласковый май»…
Мы с Федосом заржали как кони, и Саня, не замечая сам за собой, смачно выматерился. От восторга.
– Минус сутки с меня, – тут же вставил «радюга» и хмыкнул. Федосов одобрительно махнул рукой и снова полез под плащ-палатку что-то шифровать.
Зеленый так и не проснулся. В поселке почему-то хором залаяли собаки. Наверное, тоже выражали одобрение. Я достал из скрутки таблетку сухого спирта, из мелких камушков соорудил «таганок» и принялся кипятить во фляжке чай. Завтра наверняка будет денек не из легких. Хорошо, что мы в подгруппе обеспечения. Впоследствии оказалось, не очень-то и хорошо. Даже совсем не хорошо. Но это, как говорится, к делу не относится. В наушнике продолжал завывать Шатунов, напоминая о безразвратно прошедшей школьной юности.
Бу а не зио
Мотыль, открывая квартиру, чувствовал, как глухо бьется в груди сердце. Нет, не от бега, бегал Женя – дай бог каждому; скорее всего, от неясной тревоги и смутного чувства надвигающейся беды.
А в квартире царила умиротворенная и непринужденная обстановка. Два бывших сослуживца старшины первой статьи Евгения Мотыля сидели на кухне за большой бутылью молодого вина и в голос орали друг на друга.
– Мля, идиот ты!!! Пехота – это царица полей, училище у меня О-Б-Щ-Е-В-О-Й-С-К-О-В-О-Е, – пытался говорить внятно и раздельно заплетающимся языком нынешний курсант и бывший матрос-водолаз по кличке Брейк.
– Да «сапог» ты, натуральный «портяночник», ты и на пункт из «сапогов» пришел, – корил Брейка Степан Падайлист.
Из-за оригинальности фамилии кличка у Степы была тоже оргинальная – Качок. Кличку эту ему еще на «срочке» придумал Брейк, склонный ко всяким литературным излишествам и фантазиям. В первый раз, когда Брейк услышал фамилию Степана, он высказал вслух аллегорическую рифму: «Степан Падайлист – ярый онанист!» Падайлист был младшим матросом по призыву и, скуксившись, промолчал. В конце концов кличка много раз трансформировалась и превратилась в «Хохла – велосипедиста – старого фашиста – заядлого культуриста», а для удобства произношения – просто в «Качок».
– Ко-о-ок! – заорали бывшие матросы, узрев Мотыля. – Где ты носишься, мы чо, на дискотеку идем или как, тут же выпускные в школах, девчонки нарядные с букетами бегают, на танцульки попрут обязательно.
– Остыньте, вы, дутен пулы, – нелицеприятно и по-молдавански выругался Мотыль. – Румыны в городе, вам валить надо, особенно тебе, Брейк.
– Хорошенькое дело, валить… вы меня сдернули, сколько у меня нервов потрачено, чтобы раньше с училища свалить, вас не интересовало; Димку Болева так и не встретили, в Одессу не съездили, и тут валить? – начал возмущаться Брейк.
– Протрезвляйтесь, – коротко отрезал Мотыль. – Дело серьезнее некуда, в городе уже стрелять начали.
Брейк и Падайлист открыли рты и недоуменно вылупились на Мотыля. Покидать гостеприимные Бендеры, до которых добирались с таким трудом, так рано не хотелось.