Боевой 19-й

Мне понятно твое огорчение. Хорошо, что ты стремишься к знанию. Действительно, после войны тебе на селе скажут: «А ну-ка, Устин, веди да доказывай». Вот поэтому-то и надо сейчас быть ближе к большевикам, присматриваться, что и как они делают, прислушиваться, что и о чем они говорят, идти с чистым сердцем и помогать, не только воевать самому, но и вести за собой других. Ты грамотный. Вот и читай. Читай, я тебе буду книжки давать, газеты, а в них ты найдешь для себя много полезного и ценного.

— А примут меня в партию?

— Примут, если ты со воей охотой будешь работать так, как велит партия.

— Эх, Петр Егорович! —Устин снял фуражку, положил ее рядом с собой на скамью и провел ладонью по коротко остриженной голове. — Ежели останусь живой да вернусь в село, все вверх дыбом подниму. Знаю, с кем поначалу столкнусь. С Пашковым, с Мо-кеем, с Модестом — одно слово—-с кулаками. Они меня помнят, но и я их не позабыл. Я еще тогда, как с плена пришел, почуял, кому чего надо и кто куда тянет.

Устин подробно рассказал про Наталью, про разверстку и про то, как встретился он с бывшим своим другом Митяем Пашковым, ставшим врагом, и убил его на поле боя.

— Петр Егорович! Не подумай ради всего, что в Наталье причина. Нет. Совесть моя чиста. От Наташки я отступился, но от своей правды я не мог отступиться и не отступлюсь до смерти.

— Интересные вещи ты рассказываешь, Устин. А она-то знает, что он убит?

— Знает. Но про то, что он был у белых и что я его убил, не знает.

— Скажешь? — как бы между прочим спросил Паршин.

Устин с размаху опустил руки между колен, помолчал, а потом поднял голову, облизнул сухие губы и твердо ответил:

— Скажу. Пусть возненавидит меня, пусть всю жизнь клянет, но скажу.

— А если поймет? ..

— Эх, если бы...

Устин закрыл глаза и долго сидел, о чем-то думая.

Вечерело. Паршин тронул Устина за плечо, надел на его голову фуражку.

— Пойдем, Устин, пора.

Они вышли из сада и остановились на одной из нагорных улиц. Вдали за рекой расстилалась ногайская степь. Посиневшая в сумерках река неторопливо бежала среди жухлых осенних полей к тихому Дону, за который сегодня ушли разбойные банды белоказаков и где совсем не тихо, а мятежно.

Но уже новые мысли волновали друзей, и Паршин мечтал вслух о том, как все устроится на освобожденной земле, как все зацветет и как легко будет дышаться трудящемуся -люду.

— Знаешь, Устин, что мы тогда сделаем?!