Боевой 19-й

Нельзя! — повторил он с силой и, поймав взгляд Федота Тычкова, продолжал, обращаясь к нему: — Ж^или мы всю жизнь невозможно как бедно. Работали врозь, кто у помещиков, кто у кулака. Не было у нас ни земли, ни лошади. Теперь мы отвоевали 'землю. Так неужели мы будем, Федот Лукич, глядеть, как ребятишки Егора Рощина или Клима Петрушева станут на себе соху таскать? А что Груздев, Петрушев, Рощин нам приказывали, когда бились за эту землю? Воевали, выходит, вместе, а работать всяк себе? Кто с хлебом, а кто и так.

Федот Тычков не. выдержал, снял с головы треух и, приглаживая седые волосы, обиженно заявил:

— Ты-то что на меня, Устин, накинулся, ровно я недруг им, ей-право. Ну, негоже так.

— Я тебе, Федот Лукич, не в обиду. Я только спрашиваю: так, мол, или не так? Я вот и к Арине, и к Пе-трушевой, и к Акиму с таким вопросом, ко всем, кто здесь есть. Мы никого силком не тащим, а только спрашиваем, как вы, пристрянете к нам или нет? Весна, ведь она вот-вот,' ко двору подходит.

— Это понятно. Я тоже к разговору. Ты вроде на меня накинулся. А я что ж, я согласный с вами.

— Арина, — спросил Устин, — а ты как?

— Куда вы, туда и я, — спокойно сказала она и стала оглядывать собравшихся.

— Аким Тычков?

— А ты, Спиридон?

— Твое какое слово, Петрушева?

Устин спрашивал, а Наталья записывала.

— Много там? — полюбопытствовал Федот Тычков.

— Пятнадцать дворов, — ответил Семен.

— А как с семенами?

— Маловато, — вздохнул Семен, — и то уж не знаю, как уберег. Бабы всё — раздай, да раздай. А вот, вишь, сгодилось. Но того, что есть, завзят мало. Надо приносить свое, у кого сколь найдется. В новину возвернем, за обществом не пропадет. Плужки, бороны у кого есть, телеги неисправные, тащите к кузне. Кузнеца на ремонт подрядим. Ну, а кто пожелает еще к нам войти, милости просим.

Расходились ранним вечером. На улице был легкий морозец. В воздухе гулко рассыпались слова, под ногами похрустывал молодой ледок.

Устина и Наталью почти до самого дома провожал Згаовей. Неуемный в своей фантазии, он опять мечтал о прекрасном мире, который можно построить на земле. Устин слушал и улыбался. Ему было хорошо под звездным небом, на этой мирной, пахнущей весенними запахами улице* рядом с Натальей и с другом. И потому, что на сердце было легко, перед ним и впрямь возникала картина, которую такими щедрыми красками рисовал Зиновей.