Боевой 19-й

— Ты скажи нам, Пашков, в остатний раз, повезешь хлеб аль нет? .. Не то, Митяй, — уже с угрозой добавил он, — ей-право слово, весь двор твой дыбором подымем!

Митяй вымученно проговорил:

— Ей-богу, Петр Васильевич, и вы, граждане, хлеба у меня в обрез...

— Пашков! — предостерегающе крикнул Груздев.

— Но я же не против, — струхнул Пашков, — я же с радостью. Но ведь на семена оставить надо? Надо.

Себе надо? Надо. Но раз требует власть, что же, я повезу. Только прошу вас за ради бога погодить денька три... Я отвезу... мне занять... Да ей-право, Петр Васильевич!

— Тьфу. Брехло, сукин сын! — не выдержал прод-армеец и стукнул прикладом о пол.

— Пашков, — ответил Груздев, — не изводи ты людей, не прикидывайся, не дурачь нас и не срами себя. Нам время дорого. — Он тяжело опустил на стол руку. — Сроку тебе до вечера. Понял?

— Понял, — глухо ответил Пашков.

— Повезешь?

— Повезу.

— Ну, и все.

Но Митяй решил схитрить. Сегодня вечером он отвезет только часть хлеба, с остальным еще два дня по-волынит, а там будет видно. Но только он об этом подумал, как начальник продотряда положил на стол бумажку.

— Подпишитесь.

— Что это? — вздрогнул Митяй.

— Обязательная подписка, — ответил Груздев.

— Я повезу! — взмахнул руками Пашков.

— Подпишись, — потребовал Груздев, стуча пальцем по бумажке, — что к вечеру хлеб отвезешь и квитанцию предъявишь в комбед.

Митяй нехотя взял карандаш, послюнявил и нервным почерком вывел свою фамилию.

Продармеец вновь вскинул на ремень винтовку, пошел за товарищами.

— Погоди! — крикнул Митяй Устину.

— Ну? .. — обернулся Устин.

У Митяя дрожал голос. Он вытер рукавом вспотевший лоб и злобно сказал:

— Я знаю... За Наташку счеты сводишь, сволота. Но, помяни мое слово, голову ты себе сломишь.

Митяй отыскал самое больное и самое уязвимое место Устина.

— Стервец ты! — ответил Устин и, покачиваясь, вышел из хаты. Он догнал товарищей.

Митяй, оставшись один, не находил себе места. Он пытался придумать еще какой-нибудь повод, чтоб оттянуть* сдачу хлеба, но понимал: теперь ему сделать ничего не удастся. Надо идти запрягать лошадь. Но как только он представил себе, что с него требуется еще девятнадцать мер, он вскакивал, начинал метаться по хате, материться и проклинать весь свет. Он придумывал различные способы уязвить, унизить Устина, посмеяться над ним. Вбежала Наталья, взволнованная, встрепанная, в кое-как повязанном платке..

— Ты чего? — встревожился Митяй.