Боевой 1918 год 2

— Ну… батяня разные разговоры с другими священниками вел…

Повернувшись к Лапину, я подытожил:

— Короче. Эти два ухаря, с глузду съехали и считают меня богом.

Студент пискнул:

— Аватарой…

Глянув, как Потапов слегка двинул ему по шее, я удовлетворенно продолжил:

— Поэтому ты, как комиссар, проводишь среди темных и несознательных бойцов в лице Бурцева, отдельную усиленную антирелигиозную пропаганду. Ибо сказано — «не сотвори себе кумира». То есть — тьфу! Наоборот… Э-э… Ну короче, ты меня понял! Нам и так его придури хватает, но если студент еще и в религию вляпается, то это просто пипец получится. Поэтому он теперь должен существовать исключительно между Потаповым и тобой. С перерывом на короткий сон. Что касается тебя — я повернулся к белобрысому — ты сдаешь винтовку, снимаешь берет, берешь лошадь, запас продуктов и ясным соколом летишь в родное село, к папе! Это вон в ту сторону, порядка пятидесяти верст!

Попович, вроде как даже всхипнул, но тут неожиданно вступился Потапов:

— Командир, может не стоит Ляксея гнать? Он парнишка соображающий. С оружием ладит. Пулемет уже со второго раза понял. Да и твою мотоциклу почти освоил. Пока тебя не было он даже ездить пробовал.

Упоминанием о байке, Федор меня заинтересовал. Хм… если пацан научится гонять на моцике то это будет очень хорошо. Да и сам парнишка крепенький. Не скажешь, что несовершеннолетний. Поэтому переиграл, резюмировав:

— Ну если ты и его на воспитание возьмешь, то пусть остается. Как — с двумя справишься?

Бывший унтер кивнул и испросив разрешения, удалился, захватив обоих возмутителей спокойствия. А я, приходя в себя, продолжил готовиться к выходу. Мысли, правда, продолжили крутиться вокруг случившегося. Разговор-то наш слышали многие. Да что там «многие». У всего батальона, уши как локаторы были. Даже лошади, сука, не ржали и не звякали сбруей, поддерживая общую тишину. И чем мне это может грозить? Я усмехнулся. Да ничем! Просто появится очередная байка про героического Чура. На этот раз, с уклоном в мистику. И как это разрулить, я тоже знаю. Поэтому, когда уже выдвинулись и едущий рядом Буденный спросил:

— Не понял… тебя тот хлопец, что — давно знает?

Я усмехнулся:

— Нет. Просто мы с ним в красновской контрразведке вместе сидели, а потом из-под расстрела ушли. Беляков перебили, да ушли. И вот у него, с тех пор, немного плохо с головой. Не критично, но сам понимаешь, не каждый после расстрела прежним останется… А из батальона его убирать не хочу. Пропадет мальчишка ни за грош…

Семен понимающе кивнул и решил уточнить:

— А чего он там про старичка говорил? Ты на вид, навродь помладше меня будешь. Так, ежели навскидку, то чуть за тридцать…

Грустно сплюнув, пояснил:

— К контрикам, я попал раненым. А потом еще, при допросе так обработали, что и мать родная бы не узнала. Поэтому, студент посчитал дедом. Я и не возражал. Да что там «возражал» — разговаривать и то толком не мог. Ну а позже, когда уже сбежали — очухался, отмылся, отъелся вот Бурцев и охренел от изменившегося вида. Чего тут говорить — ты в госпиталях такое наверняка не раз видел.

Буденый вздохнул:

— Это да… помню, землячка у меня как-то подранило. Дык оказия случилась, та я его на лечении навестил. Навестил и не признал бедолагу. Та же беда что и с тобой. А потом — ничего. Вернулся к нам, почти прежний. Токмо глаз дергается. Но один хрен, убило его после. «Чемодан» германский прямо под ним рванул. И ни Митяя, ни лошади…

Собеседник машинально перекрестился, а потом, искоса зыркнув на меня, смущенно замолк. Я лишь хмыкнул, заметив:

— Чего засмущался? В окопах атеистов нет, так что нечего тут стесняться. Все мы и крестимся и молитвы читаем. Особенно когда пулеметами прижмут или артиллерия накроет.

Михалыч от этой сентенции, аж на стременах привстал:

— Чо, прям все твои бойцы?

— Ну… кто как. Я, в основном, матерюсь. Хотя иногда очень хочется помолиться. Не, ну а чего?

Буденный усмехнулся:

— Да так… ничего. Просто как-то странно… Чур и помолиться…

— А по мне, так нормально. Так что ты своих тоже за это не гноби. Если людям так легче, то пусть их.

— А комиссар твой, как к этому относится?

Я удивился:

— Комиссар, не человек, что ли? Нормально относится. Понимает, что сразу невозможно перебороть то, что тысячу лет до него было. К тому же, разделяет между собой сами понятия веры и религии. К слову сказать, это несколько разные вещи. Да и со священниками, если те нормальные, тоже нормально общается. Вон, с отцом того паренька, что я у нас оставил, Лапин в первую очередь мосты в Квашнино навел. И отец Вениамин нам сильно помог. Так что, к каждому подход индивидуальный нужен.

Собеседник задумчиво тронул усы:

— Навродь твоего, с офицериками? Ведь все диву даются, иде ты таких находишь? Ведь приходит к тебе, считай, полубеляк. А через какое-то время, глядишь и он уже краснее балтийского матроса!

Я поднял палец: