Боевой 1918 год 2

М-да… когда Иван мне рассказал о том, что в нашем времени немцы еще в конце сентября начали переговоры с Антантой, понимая, что положение Германии безнадежно я был несколько удивлен. Просто думал, что сначала вышибли кайзера, а потом капитулировали. Оказалось — был не прав. Пятого ноября, немецкое правительство приняло четырнадцать пунктов президента Вильсона, как основу для мирных переговоров. А одиннадцатого ноября, была подписана капитуляция. При этом еще десятого, Вильгельм сдернул в Нидерланды, откуда чуть позже и подписал отречение.

Только вот вся фишка была в том, что сейчас события могут развиваться несколько по-другому. В нашем времени (как, впрочем, и сейчас) фрицам приходилось очень туго. И существование к восемнадцатому году они вели совершенно полуголодное. Но народ, ради победы, был готов был терпеть все лишения. И подписание Брестского мира, воодушевило население рейха до невозможности. Казалось — вот оно! Еще чуть затянуть пояса и все закончится! На этой волне энтузиазма, они протянули еще восемь месяцев.

Только сейчас, все происходило совсем не так. Да, Россия практически не оказывала сопротивления, но ведь и победы никакой не было! Не было, так сказать, никаких крупных позитивных новостей. Ну наступают бравые тевтонцы на востоке и что? С других сторон Антанта как давила, так и давит. И жрать практически нечего. Поэтому Жилин предполагал, что капитуляция немцев может произойти гораздо раньше. Не осенью, а в середине, или даже в начале лета. То есть буквально полтора-два месяца и немчура сдуется. А если учесть, что кайзер заболел испанкой[26] события могут еще и ускориться.

Именно поэтому, я Фрунзеэ говорил о месяцах. Тот лишь повздыхал, принимая мою правоту. А уже вечером, перед моих уходом к батальону (рейд намечался с утра), пожимая руку командующему фронта, решил его немного отвлечь:

— Михаил Васильевич вопрос есть. Интимный.

Тот удивился:

— Да?

— Ты вот буквально каждой буквой своей фамилии дорожишь?

Собеседник прищурился:

— Поясни.

Я улыбнулся:

— Просто, каждый раз называя тебя по фамилии, я ощущаю себя немножко грузином. Вот сам послушай товарищ Фрунзе — Э!

Михаил улыбнулся в ответ:

— И что предлагаешь?

— Убери последнюю букву и останется — Фрунзе. Коротко и хлестко, словно удар клинка. Понимаю, что не мне с трехбуквенным ФИО подобное рекомендовать, но ты подумай. Ведь звучит!

Комфронта на пару секунд замолк, обкатывая идею и кивнул:

— Я подумаю. — после чего притянул к себе и похлопывая по спине пробурчал — ты там сдуру сгинуть не вздумай. Ты нам всем очень нужен.

Что ответить? Остается только благодарно хмыкнуть в ответ:

— Я знаю!

Глава 10

Привстав на колено, я наблюдал в бинокль за ротной колонной кайзеровский войск, размеренно топающей по проселку. Наблюдал и радовался — хорошо идут. Не растягиваясь, соблюдая заложенные в уставе требования дистанций на марше. А это значит, что наши задумки были верными и основное ядро роты (может, за исключением обоза) сразу должно попасть под удар. Михаил, сосредоточенно сопящий рядом подтвердил мои мысли:

— Вроде, правильно рассчитали. Только, офицеры что-то сильно вперед вырвались.

Часть комсостава, едущего на коняшках в голове роты, действительно слегка увлеклась, но это не представляло никакой угрозы планам. Чего нам эти пять человек? Главное, что головной дозор уже проскочил дальше, а боковые нас не увидели. И соответственно, буквально через минуту мы будем наблюдать как сработает первая в этом мире полноценная минная засада. Хотя, наверное, надо по порядку…

Как я уже говорил, после наших сольных выступлений добровольцы в батальон поперли косяками. Мне было не до собеседований, но некоторые, все-таки, проходили через мои руки. Вот одним из них и стал бывший мичман — Пташкин Михаил Анатольевич. В первую секунду, от вида этого морячка в офицерской тужурке, я аж опешил. Уж очень у него физиономия характерная была. Особенно доставлял шрам на брови и верхней части щеки, делающий рожу добровольца совершенно бандитской. Ей богу, встреть такого в темном переулке, стрелять бы стал сразу и без предупреждения. Но начавшаяся беседа, почти сразу переломила все предубеждения. А когда Пташкин первым заговорил о минной войне, я понял — это то, что мне нужно.

Ведь те же мины, как концептуальную идею, придумали давно. Только порох освоили, так сразу начали соображать, как бы половчее его применить в деле смертоубийства? Но с порохом получалось не очень. Эффект был лишь в случае использования очень больших объемов. Да и капризен он: чуть подмок и всё — толку не будет. Зато после изобретения взрывчатки, дело сразу сдвинулось и первые мины (в более-менее привычном нам понимании слова) начали использовать еще американцы в своей гражданской войне[27].