Боевой гимн матери-тигрицы

По иронии судьбы, Лулу влюбилась в свою Нью-Йоркскую школу, в то время как София, которая всегда была немного стеснительной, переживала тяжёлые времена. На родительском собрании её учительница сказала нам, что, хотя у неё ещё не было лучшей ученицы, она очень переживает из-за замкнутости Софии, поскольку каждый обед девочка проводит в одиночестве, бродя по двору с книгой. Мы с Джедом были в панике, но, когда спрашивали Софию о школе, дочь настаивала, что ей очень весело. Мы с трудом пережили тот семестр. Мне даже удалось получить предложение от Университета Нью-Йорка, которое я почти что приняла. Но затем произошла серия неожиданных событий. Я опубликовала юридический обзор на тему демократизации и этничности в развивающихся странах, который привлёк внимание политических кругов. Из-за этой статьи Йель предложил мне стать штатным профессором. Мы перестали быть кочевниками, Джеду больше не надо было разъезжать между городами, а София и Лулу поступили в начальную школу Нью-Хейвена.

К тому времени Лулу также начала брать уроки игры на фортепиано у Мишель, учительницы Софии, в Neighborhood Music School. Мне казалось, что я веду двойную жизнь. Я поднималась в пять утра и полдня изображала из себя профессора Йельского университета, а затем неслась домой ради ежедневных музыкальных занятий, в которых Лулу неизменно участвовала только благодаря угрозам, шантажу и вымогательству.

Как оказалось, Лулу была музыкантом от природы с практически абсолютным слухом. К сожалению, она ненавидела зубрёжку и не могла сосредоточиться во время занятий, предпочитая разговаривать о птицах за окном или о морщинах на моем лице. Все же с помощью метода Сузуки она быстро прогрессировала и была отличной исполнительницей. Во время выступлений она не была столь же безупречной, как её сестра, но все, чего ей не хватало с точки зрения техники, она с лихвой возмещала стилем и музыкальностью.

Примерно в то же время я решила, что Лулу стоит опробовать другой музыкальный инструмент. Друзья с детьми постарше говорили мне, что будет лучше, если у девочек появятся разные интересы, поскольку это сведёт к минимуму конкуренцию между ними. Это было особенно важно потому, что София становилась все лучше как пианистка, выигрывала одну за другой награды, а учителя, церкви и местные организации стали приглашать её выступить у них. Куда бы мы ни пошли, Лулу выслушивала восторженные отзывы о своей сестре.

Разумеется, возник вопрос, каким должен быть новый инструмент Лулу. Мои свекровь со свёкром, либеральные евреи-интеллектуалы, обладали собственным мнением по этому поводу. Они знали, что у Лулу непростой характер, и не раз слышали вопли и крики во время наших с ней занятий. Они убеждали меня умерить пыл. "Что ты думаешь о блок-флейте?" - спросил мой свёкор Сай. Крупный, крепко сбитый мужчина, похожий на Зевса, Сай владел процветающей психотерапевтической практикой в Вашингтоне. Он был очень музыкален и обладал мощным глубоким голосом. На самом деле прекрасный голос был и у сестры Джеда, что говорило о том, от кого именно Софии и Лулу достались такие гены.

“Блок-флейта? - недоверчиво переспросила моя свекровь Флоренс, услышав о предложении Сая. -  Как скучно”. Флоренс была арт-критиком и жила в Нью-Йорке. Недавно она опубликовала биографию Клемента Гринберга - скандального критика современного искусства, открывшего Джексона Поллока и американский абстрактный импрессионизм. Флоренс и Сай развелись двадцать лет назад, и свекровь не соглашалась ни с одним словом свёкра: “Может, что-нибудь более впечатляющее из гамелана? Может, она научится играть на гонге?”

Флоренс была элегантной космополиткой и искательницей приключений. Много лет назад она ездила в Индонезию, где была очарована яванским гамеланом - маленьким оркестром из 15-20 музыкантов, сидящих на полу по-турецки и играющих на ударных инструментах вроде кемпула (набора висячих гонгов разного звучания), или сарона (большого металлического ксилофона), или бонанга (кучки чайников, на которых играли как на барабанах, только звучали они намного звонче).

Любопытно, что французский композитор Клод Дебюсси так же отреагировал на гамелан, как и моя свекровь. Как и для Флоренс, гамелан стал для Дебюсси откровением. В 1895 году он писал своему другу, что яванская музыка “способна выразить каждый оттенок, даже самый невыразимый”. Позже он опубликовал статью, где назвал яванцев “удивительными людьми, которые музицируют так же, как мы дышим. Они учатся у вечного ритма моря, шума ветра в кронах деревьев и тысячи других звуков, которые они слушают с большим вниманием, не прибегая к помощи сомнительных трактатов”.