Боевой гимн матери-тигрицы

Но даже я должна признать, что периодически бывало слишком тяжело. Помню, как однажды мы с моими родителями поехали в отпуск в Грецию. После того как мы осмотрели Афины (где нам удалось проскользнуть в крошечный класс между Акрополем и храмом Посейдона), мы сели в маленький самолётик и полетели на остров Крит. В пансион мы приехали около трёх часов дня, и мой отец тут же захотел отправиться на прогулку. Он не мог дождаться момента, когда покажет девочкам Кносский дворец, где, согласно легенде, минойский царь Минос держал заключённого в подземном лабиринте Минотавра — чудовище с телом человека и головой быка.

— Хорошо, папа, — сказала я, — но сначала нам с Лулу нужно десять минут позаниматься скрипкой.

Все обменялись тревожными взглядами. “Может быть, позанимаетесь после обеда?” — спросила моя мать.

— Нет, мам, — ответила я твердо. — Лулу пообещала мне это, поскольку вчера хотела закончить пораньше.

И если она не будет упираться, урок реально займёт у нас десять минут. Сегодня мы пойдём лёгким путём.

Я вовсе не хотела причинить кому-то страдания. Джед, София, Лулу и я оказались запертыми в тесной комнате. Джед лежал на покрывале, мрачно силясь сосредоточиться на старом номере Herald Tribune; София заперлась в ванной и пыталась читать; мои родители ждали в холле, боясь вмешиваться и опасаясь, что другие постояльцы подслушают, как мы с Лулу пререкаемся, кричим и провоцируем друг друга. (“Эта нота снова была плоской, Лулу”. — “Вообще-то она была острой, ты ничего не понимаешь мама”.) Понятное дело, что через десять минут, когда Лулу не сыграла правильно вообще ничего, я не прекратила занятие. Когда все закончилось, заплаканная Лулу была в ярости, Джед не говорил ни слова, мои родители хотели спать, да и Кносский дворец в тот день был закрыт.

Я не знаю, что мои дочери будут вспоминать об этом двадцать лет спустя. Будут ли они говорить собственным детям: “Моя мать фанатично все контролировала и даже в Индии заставляла нас заниматься перед тем, как мы шли осматривать Бомбей или Нью- Дели” — или они сохранят более приятные воспоминания. Возможно, Лулу вспомнит, как красиво звучало вступление скрипичного концерта Бруха, которое она исполняла в отеле в Агре перед нашим арочным окном, выходившим прямо на Тадж-Махал. Будет ли София вспоминать с горечью тот момент, когда я накинулась на неё в Барселоне за то, что её пальцы недостаточно высоко взлетали над клавишами? Если так, то, надеюсь, она также вспомнит и Рокбрюн — французскую деревушку, прилепившуюся к скале, и менеджера отеля, который, услышав игру Софии, пригласил её выступить перед рестораном, полным гостей. В зале, многочисленные окна которого выходили на Средиземное море, она исполняла Рондо каприччиозо Мендельсона и заслужила объятия и аплодисменты посетителей.

Глава 15 Попо

 В январе 2006 года моя свекровь Флоренс позвонила из своей манхэттенской квартиры. “Мне только что звонили из приёмной врача, — сказала она странным, слегка напряжённым голосом, — и на сей раз они сказали, что у меня острый лейкоз”. Всего двумя месяцами раньше Флоренс диагностировали раннюю стадию рака груди, и, надо отдать должное её стойкости, через операцию и химиотерапию она прошла без единой жалобы. Последнее, что я слышала о ней, — всё прекрасно, и она вернулась обратно в Нью-Йорк с мыслями о второй книге.

У меня засосало под ложечкой. Флоренс выглядела на шестьдесят, хотя ей было уже в районе семидесяти пяти. “Это не может быть правдой, Флоренс, это, должно быть, ошибка, — сказала я глупо. — Позволь мне позвонить Джеду, и он выяснит, в чем дело. Не переживай. Все будет хорошо”.

Но ничего хорошего не было. Через неделю Флоренс легла в пресвитерианскую больницу Нью- Йорка и начала курс химиотерапии. После долгих часов мучительных исследований, второго и третьего экспертного мнений Джед помог Флоренс выбрать менее суровый план лечения, который бы обошёлся без тяжёлых последствий. Флоренс всегда прислушивалась к Джеду. Она говорила Софии и Лулу, что обожала его со дня его появления на свет на месяц раньше срока: “У него была желтуха, так что он, весь жёлтый, походил на морщинистого старичка”. У Флоренс и Джеда много общего. Он унаследовал у своей матери эстетический вкус и чувство стиля. Все говорили, что он — её точная копия, и это воспринималось как комплимент.

В молодости моя свекровь была роскошной женщиной. На фотографии в университетском ежегоднике она похожа на Риту Хейворт. Даже в свои пятьдесят — а именно столько ей было, когда мы впервые встретились, — она кружила головы на вечеринках. Она была остроумной и очаровательной, но очень требовательной. Вы всегда могли сказать, какие наряды она считает дешёвкой, какую еду претенциозной, а каких людей — слишком экзальтированными. Однажды, когда я спустилась вниз в новом костюме, лицо Флоренс просветлело. “Ты прекрасно выглядишь, Эми, — сказала она тепло. — Сейчас ты следишь за собой намного лучше, чем раньше”.