Боевой конь

– Я сделал всё, что мог, Джоуи, – сказал он. – Мы все сделали всё возможное. Больше я тебе ничего не скажу, потому что знаю, что ты понимаешь каждое слово, и не хочу, чтобы ты волновался ещё сильнее. На этот раз, Джоуи, я не могу тебе ничего обещать – не так как тогда, когда отец продал тебя военным. Я не могу тебе ничего обещать, потому что не уверен, что сдержу обещание. Я просил Грома помочь, и он помог. Я просил майора, и он тоже сделал всё, что в его силах. Так что теперь я буду молить Господа Бога, потому что дальше всё только в Его руках. Мы всё сделали, что могли. Помню, мисс Уиртл в воскресной школе часто нам говорила: «На Бога надейся, а сам не плошай». Вредная была старуха, но знала, что говорит. Ну, Джоуи, да хранит тебя Бог. Спокойной ночи.

Он потёр кулаком мою морду, погладил мне уши – сначала одно, потом другое, и ушёл, оставив меня одного в темноте конюшни. Впервые с тех пор, как сообщили, что Дэвид погиб, он говорил со мной так доверительно. Его голос согрел моё сердце.

День разгорался над башней с часами. На сверкающий инеем мощёный двор ложились длинные чёткие тени тополей. В тот день все поднялись раньше обычного, и, когда на машинах и телегах к госпиталю стали съезжаться первые покупатели, Альберт уже накормил меня, напоил и так начистил мне шкуру, что она полыхала как огонь в лучах утреннего солнца.

Покупатели собрались в центре двора, а нас – всех, кто мог идти, – провели торжественным парадом по кругу, а потом стали выводить вперёд по-одному, останавливая напротив аукциониста и покупателей. Из своей конюшни я глядел, как одну за другой продают всех лошадей. Я понял, что, кажется, буду последним. Шум торгов оживил в моей памяти другой, давний аукцион, и я весь покрылся потом, но затем вспомнил, как вчера утешал меня Альберт, и понемногу успокоился. И когда Альберт вывел меня во двор, я шагал спокойно и уверенно. Я верил в него. Он похлопал меня по шее, прошептал ласковые слова на ухо и повёл по кругу. Я услышал одобрительные возгласы. А потом мы остановились перед группой людей. Я увидел потёртые пальто и куртки, линялые шляпы, красные, сморщенные лица и жадные глаза. И вдруг я заметил, что над ними величественно возвышается сержант Гром. А рядом у стены выстроились все солдаты ветеринарного корпуса, с беспокойством наблюдая за ходом аукциона. И вот настала моя очередь.

Видимо, я многим приглянулся, потому что изначально торги пошли резво, но чем выше поднималась цена, тем больше людей качали головами, и в конце остались всего двое. Сержант Гром, который касался стеком фуражки, словно отдавая честь, каждый раз, когда хотел показать, что поднимает цену. А другой – тощий, жилистый тип с хитрыми глазами. У него на лице играла такая неприятная, хищная улыбка, что я даже старался на него не смотреть. Между тем цена всё повышалась.

– Двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь. Двадцать семь от джентльмена справа. Двадцать семь. Кто предложит больше? Сержант, готовы дать больше? Ну же? Это отличный конь.

Стоит гораздо больше, чем мы тут обсуждаем. Итак, есть другие предложения?

Но сержант только покачал головой и опустил глаза, признавая своё поражение.

– О нет! – прошептал мне Альберт. – Только не ему! Он один из тех, Джоуи. Он всё утро скупает лошадей. Гром говорит, он мясник из Камбре. Только не это!

– Что ж. Раз других предложений нет, конь уходит мсье Шираку из Камбре за двадцать семь английских фунтов. Ну же! Двадцать семь – раз, двадцать семь – два...

– Двадцать восемь! – крикнул вдруг кто-то.

И я увидел в толпе покупателей беловолосого старичка. Тяжело опираясь на палку, он медленно вышел вперёд и сказал, с трудом подбирая английские слова:

– Я дам двадцать восемь ваших английских фунтов. И дам больше, если будет нужно. Дам, сколько бы ни потребовалось. И я вас предупреждаю, – тут он повернулся к мяснику из Камбре, – я вас предупреждаю, что готов дать за него даже сто фунтов. Так что не пытайтесь меня обойти. Я никому не уступлю этого коня. Это конь моей Эмили. Он принадлежит ей по праву.

Мне всё казалось, что глаза и слух, должно быть, меня подводят, но, когда он назвал её имя, всё стало ясно. Он сильно изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, и голос стал слабее и тоньше. Но теперь сомнений не осталось. Передо мной был дедушка Эмили. Его глаза решительно сверкают, а губы упрямо сжаты. Он действительно никому меня не отдаст. Но никто и не стал с ним тягаться. Мясник из Камбре покачал головой и отвернулся. Аукционист замешкался, потрясённый увиденным, но наконец собрался, стукнул молотком – и я был продан.

ГЛАВА 21

На лице у сержанта Грома застыло выражение тоскливого отчаяния, когда он с майором Мартином беседовал с дедушкой Эмили после торгов. Во дворе теперь было пусто: покупатели увели с собой лошадей. Вокруг меня собрались друзья Альберта. Они старались утешить друг друга и в первую очередь моего бывшего хозяина.