Олвин задумался. О братстве он знал немало. Лазутчик, замеченный им на стене замка лорда Брекенриджа, был не кем иным, как вестником. Однако картина вырисовывалась странная. Цитадели ордена были не просто символом, но и инструментом его могущества. Столь большое королевство, как Гринвельд, не могло жить без услуг ордена: рассылки грамот, писем и новостей. Орден обучал лисиц, голубей и соколов, а иногда и альбатросов переносить свиток из одной цитадели в другую, не отвлекаясь по пути на поиск пищи. Были и люди-вестники, дававшие обет молчания, обученные передвигаться скрытно и защищать грамоты от посторонних посягательств. При надобности даже съедать эти грамоты и выдерживать пытки. Прыгать с дерева на дерево, скрываясь от преследователей или ловя заблудшую вестовую птицу. Лазать по стенам, двигаться быстро, ловко и бесшумно. Именно этим объяснялось богатство ордена, который в обмен на звонкую монету доставлял любое послание. К тому же орден умел хранить тайны: иногда послания передавались устно. Ни одна крамольная мысль, секрет, пикантная подробность никогда не покидали стен цитаделей. В случае надобности лорд обращался к клиру от братства вестников, тому, что носит зеленую рясу и бронзового сокола на груди. Клир отправлял голубя в ближайшую цитадель, и там принимали решение, каким способом лучше и надежней доставить письмо, либо посылали вестника к лорду, ежели тот желал отправить устное сообщение. И послание пускалось в путь — от цитадели к цитадели. Начиная уставать, конь вестника, лисица, голубь или сокол достигали очередной цитадели, а оттуда послание несли уже другие. Магистр ордена обладал огромной властью, сопоставимой с королевской, и сам правитель Гринвельда не имел права потребовать от магистра выдачи того или иного послания. Но если в них обнаруживалась некая угроза престолу и королевству, то магистр сам, в кругу верховного конклава ордена, решал, как быть. А теперь, выходит, магистр отказался от большей части Цитаделей, дававших ему такую власть. Почему? Что побудило его сделать это? Поскольку в услугах вестников нуждалось все население королевства, содержание цитаделей, их людей и животных вполне себя оправдывало и казна ордена получала неплохой доход.
— Зачем магистру это понадобилось? — Олвин задумчиво потер подбородок.
— Нам, простым клирам девятого пера, не докладывали о причинах. Нас попросили остаться тут. Многие вестовые птицы да лисицы по привычке забегают в покинутые замки. Мы и согласились. Чего нам? Годы уже не те. Считай, с почетом на покой ушли. Своя башня, опять же.
— И вся из-за тебя провоняла, — проворчал Горган.
— Заткнись!
— А кто нынче верховный магистр? — спросил Олвин.
— Созомен Вульдегорн. — Родвин почесал в затылке. — Ежели не помер еще. Его поставили после войны с островом, за особые заслуги в том походе перед королевством и орденом.
— А резиденция престола его тоже продана?
— Как же! — Горган поморщился. — Продаст он ее! Все там же.
— Где? — Тоот бросил взгляд на старика.
— Где положено. В Лютеции.
Олвин удовлетворенно хмыкнул и отпил еще вина. Что ж, хоть тут полный порядок, и он теперь может точно проложить свой маршрут.
— Ясно. Ну а как вообще королевство? Что слышно о странствующих?
— А ничего. Течение, хвала богам, не так часто меняется, чтоб эти изверги могли приблизиться.
— А король? Что о короле говорят?
— Хлодвиг-то? А что о нем сказать — король как король. В руках скипетр, на башке корона. Он, конечно, не чета Дэсмонду, мир его праху. Излишне мягок, я думаю. Король все же должен быть королем, а не нянькой. Говорят, он союз решил заключить со скифариями.
— Даже так? — хмыкнул Олвин. — Добрый, значит, король?
— До-о-о-брый, — протянул Родвин, взяв очередную виноградину.
Олвин кивнул и тоже протянул руку к плодам в чаше. Та вскоре опустела, и стало видно, что на дне ее изображена карта мира: ведь мир, обитаемый людьми, имеет форму чаши, из которой вкушает сам Первобог. В центре ярким зеленым пятном был изображен Гринвельд, с востока подпираемый темно-зеленым Змиевым лесом. За лесом — тонкая извилистая полоса Змиева вала. Дальше — серые земли Скифарии. На север от Гринвельда — беловерхие пики горной гряды, Цитадель Богов, за которой черно-белые Запретные земли. На юге в земную твердь щербатым лезвием тупоносого криса врезается Срединное море, еще дальше — желтая Тассирия, а вокруг — красноватые и оранжевые пятна вольных городов. Южнее Тассирии, у самой кромки чаши, шла алая полоса — владения пеших драконов. На западе бирюзовый океан Предела, в который упирается огромный Волчий мыс, омываемый с севера Жертвенным морем, а в нем темнеет коричневый и мрачный Мамонтов остров. На западной кромке чаши из океана торчат крохотные синие пики Драконьего хребта — архипелага, за которым мир кончается. Где-то между этих пиков пролегает прерывистая алая полоса, обозначающая путь Странствующего королевства.
— Это что же, досточтимые клиры, карта у вас?