Боевые будни штаба

Это душевный разговор с близкими, в нем переплетались добрые советы, пожелания, веселые шутки, и во всем, что говорилось, чувствовались большая забота старшего о судьбе каждого воина и твердая вера в то, что поставленная задача по плечу гвардейцам. Такая направленность беседы удачно соответствовала душевному настрою солдат перед большим испытанием, которое предстояло им выдержать.

Мудрость приходит с годами, вместе с боевым опытом.

Ермоленко, воспитывая молодых офицеров, нередко напоминал им, что важно вовремя принять правильное решение, но еще важнее подготовить бойцов к схватке с врагом, вдохнуть в них уверенность в победу. Я вслушивался в его простые слова о том, как нужно садиться в лодки, как следует грести, как действовать в случае, если противник откроет огонь. Об этом уже говорили другие офицеры, все это десятки раз отработано в ходе тренировочных занятий. Командир же полка не поучал, а делился с подчиненными, как с хорошими мастерами своего дела, некоторыми профессиональными секретами, которые всегда есть у опытного начальника.

— На Днепре под Гавриловкой рота погрузилась в лодки, — негромко говорил он. — Противник произвел артиллерийский налет по берегу и реке. Конечно, страшновато в такие минуты на воде. Две лодки поплыли на огонь, а одна — не оторвалась от берега. Из девяти человек в ней трое были ранены. Среди вас — один из тех, кто был в этой лодке.

Встал сержант — невысокий, с широким лицом.

— Дело-то прошлое, скажи по-честному, люди свои, никому больше не передадут, как получилась тогда осечка?

— Побоялись. Сомнение взяло, что через огонь не проскочим, — тихо проговорил он. — Теперь осечки не будет. Рванем через огонь. Назад хода нет. Поверьте, товарищ подполковник.

— Молодец, сказал правду. Верю, что прошлое не повторится, — заключил командир полка. — А две лодки, которые смело двинулись вперед, без потерь достигли западного берега, — продолжал он. — Какая же отсюда мораль?

Даже если бы Ермоленко и не сказал о морали, то и без этого каждому было понятно, что в любых условиях нужно двигаться только вперед, другого решения на реке не могло быть. Воодушевлять воинов на подвиг — это большое и трудное искусство. Не каждый сможет по-деловому, без нравоучений и надоедливых призывов, с глубоким уважением к личности воина и признанием его мастерства вдохнуть бодрящую силу, заставить смелее смотреть на грозную реку, которую предстояло им форсировать.

К вечеру густой туман повис над рекой, наползли тучи и видимость совсем пропала. В пяти шагах ничего нельзя было различить. Противник постреливал. Наша артиллерия молчала.

Передовые подразделения выдвинулись к берегу. Все офицеры штаба разошлись по ротам. Они подбадривали гвардейцев, поясняя, что сотни орудий ждут команды на открытие уничтожающего огня по врагу. Ротам же необходимо быстрее преодолеть реку, а затем, зацепившись за берег, стремительно продвигаться, не оглядываясь назад и не беспокоясь за отставание соседей. А если сосед опередит, то постараться выскочить на его уровень.

Я смотрел на суровых, молчаливых воинов. Как всегда, перед большим и трудным делом они ушли, не показывая своих чувств и переживаний. Я присел к насыпи, закурил. Вода тихо плескалась о берег. Рядом стояли две лодки, небольшие, просмоленные, готовые к спуску на воду. Солдаты подвинулись ближе. Заговорили о лодках. Из детства я вспомнил переправу через Волхов. Большой неуклюжий баркас, скрипучие уключины. Бывало, вкладываешь все силы, а он ползет медленно, как черепаха.

— У нас на Волге, — поддержал разговор сапер, — лодки делают небольшие, устойчивые и легкие на плаву. Они скользят по воде.

Разговор потек неторопливо, о мелочах, не имеющих никакого отношения к форсированию. Я думал: пусть воины эти минуты побудут со своими воспоминаниями, среди близких им людей, расскажут, как рыбачили, каких щук привозили домой…

Вечером, за три часа до начала форсирования, комдив серьезно заболел. На листке написал: «Оставляю за себя начальника штаба». Болезнь на него обрушивалась внезапно, а скорее всего, терпел до последней минуты, пока она не сбила с ног. Врачи уже знали, чем нужно натирать и разогревать больное плечо. Я пожелал ему скорейшего выздоровления. Больной человек должен лечиться.

П. А. Коннов заверил, что выдержим, не то, мол, переживали. Пока мы с ним ничего вместе не переживали — это же его первый бой в нашей дивизии в должности командующего артиллерией. Он старше меня, опытнее, сдержан, более рассудителен. Стало легче. Оба смотрели в темноту, на тот берег, на редкие вспышки выстрелов. Холодный ветер взбивал легкую зыбь на реке. Не похож декабрь на зимний месяц. В этих краях все не так, как у нас на Родине.

В 22 часа разведчики и группы заграждений заняли места в лодках. В эти группы были отобраны самые лучшие, смелые. Они много раз испытаны огнем. Здесь нет новичков. Среди первых двенадцати человек младший лейтенант И. А. Бабанин, сержанты Н. Гулимов, В. Разумов, М. Немчинов.

Тихо поплыли от берега лодки. Я шепнул:

— Счастливого пути!

Потянулись долгие минуты ожидания.