Боевые дни<br />(Рассказы, очерки и приключения)

Тут я не выдержал. С досады ударил кулаком по столу. Что же это такое, наконец?

Но потом сдержал себя. Медленно пошёл к выходу, оставил у двери двух часовых и только в коридоре побежал как сумасшедший. Злоба душила меня.

Я готов был разорвать всех белогвардейцев на клочки.

Ударив в дверь ногой, как зверь влетел я в третью комнату. За мной красноармеец.

— Руки вверх! — закричал я.

Молодой парень в погонах вскочил с дивана и схватился за кобуру.

Я набросился на него и оторвал револьвер с поясом.

Потом стал будить остальных.

Не прошло и минуты, как все стояли с поднятыми вверх руками. Это были младшие командиры. Среди них два офицера.

Я отобрал у них оружие и вывел из комнаты прямо во двор.

Приставил часового и вернулся в дом.

Моим красноармейцам я приказал стать во дворе в одну шеренгу — цепочкой — и после этого вывести всех пленных.

Так и сделали.

Я сел на свою серую лошадь, скомандовал: «Направо!» и выехал на улицу.

За мной потянулись пленные.

Тут я крикнул:

— Передайте пятой и шестой роте, чтобы снялись с оцепления!

Красноармейцы поняли меня.

Они громко стали передавать моё приказание, чтобы пленные думали, что они и в самом деле окружены войсками.

— Шагом марш! — скомандовал я.

Мы вышли из деревни.

По бокам ехали подводы. На них сидели красноармейцы с винтовками и пулемётами наготове.

Я слез с лошади, отдал её одному из красноармейцев и шёпотом сказал ему:

— Скачи к командиру полка, пусть помощь присылает.

А сам пошёл рядом с пленными.

Уже начинало светать. Мы отошли от деревни версты четыре.

Пленные стали переговариваться между собой.

Мне это не понравилось.

— Петь умеете? — закричал я.

— Умеем, — послышались голоса.

— Ну, так приказываю вам спеть песню, только не белогвардейскую.

Песельники затянули:

«Взвейтесь, соколы, орлами…»

Пропели эту песню — я приказал петь другую.

Вдруг послышались выстрелы, крики. Я сперва испугался. Думал, что неприятель.

Оказалось, это наши подавали сигнал, что идут на помощь.

Тут мы увидели целую толпу красноармейцев нашего полка. Они спешили нам навстречу.

Кто скакал верхом, кто бежал. Один ехал даже на извозчике. Откуда он его взял в такую рань — до сих пор не понимаю.

На белом коне подъехал ко мне батальонный.

— Ну и змей же ты, товарищ Карпенко, — сказал он и засмеялся.

Через полчаса все мы в полном порядке вошли в город.

Я выстроил своих пленных перед домом, где помещался штаб.

В дверях показался командир полка Николай Щорса.

Я скомандовал: «Смирно!»

Щорса крепко пожал мне руку.

— Товарищ Карпенко, твоё имя надо пропечатать золотыми буквами. Спасибо тебе за твою храбрость.

Потом повернулся к белым солдатам:

— Отпускаю вас на все четыре стороны. Хотите — поступайте к нам, а хотите — идите домой.

Мои пленные все, как один, остались служить в нашем полку. Их было 188 человек.

А через три месяца из Москвы прислали орден.

Товарищ Щорса сам приколол мне его на грудь, на то самое место, где когда-то был красный бант.

ПРОХОР ТЫЛЯ

Прохор Тыля ударил кулаком по столу и сказал:

— Никогда!

И все повторили за ним:

— Никогда!

Знаете ли вы, кто такой Прохор Тыля?

Прохор Тыля — самый отчаянный человек во всём Крижеке.

Знаете ли вы, что такое Крижек?

Крижек — это такой городок в Чехословакии[5].

Итак, Прохор Тыля ударил кулаком по столу и сказал:

— Никогда!

Это значило, что никогда Прохор Тыля не позволит пионерам праздновать Международную Детскую Неделю[6].

Прохор Тыля был начальником всех скаутов города Крижека.

— Мы расправимся с этими красными ошейниками так же, как и в прошлом году, — сказал Прохор Тыля слушавшим его скаутам. — Мы должны…

Он не докончил. Дверь с шумом распахнулась, и в комнату вбежал скаут.

В правой руке он держал голубой листок.

Скаут положил листок перед Прохором Тылей и сказал:

— Вот.

— Что это? — спросил удивлённый начальник скаутов.

— Это объявление пионеры расклеивают по всему городу, — ответил скаут. — В нём написано, что завтра вечером в старом цирке, что на Башенной улице, будет устроен митинг.

— Какой митинг?

— Пионерский. По случаю Международной Детской Недели.

— А-а, это очень хорошо, — улыбнулся Прохор Тыля.

— Надо заявить полиции, чтобы она запретила, — крикнул кто-то из задних рядов.

— Ничего подобного, — остановил его Прохор Тыля. — Ничего подобного!

Наоборот, я буду просить полицию, чтобы она не мешалась. Я хочу драться. — И он продолжал: — Бояться нам нечего. Нас двести пятьдесят человек, а пионеров всего только семьдесят. Пусть они соберутся в цирке, а мы запрячемся туда и покажем им детскую неделю. Как в прошлом году.

Весь цирк был оклеен голубыми бумажками.

Шагов за пятьсот от цирка раскинулся большой тенистый сад. Там с самого полудня расположились скауты.

Когда стемнело, в сад явился сам Прохор Тыля.

— Ну, как? — спросил он.

— Да пока ещё никто не пришёл.

— Должно быть, ещё рано, — сказал Прохор Тыля. — А во сколько часов назначен митинг?

Маленький курчавый скаут достал из кармана голубую бумажку и перечитал чуть ли не в десятый раз.

— Тут ничего не сказано насчёт времени, — удивлённо сказал он.