И в глазах этого пса, который был когда-то мне лучшим другом, в глазах, устремленных прямо на меня, словно я стоял за камерой, мне легко было прочесть итог его бытия – и нашу дружбу, и бой в Живодерне, и эти восемь месяцев приключений, когда в лунные ночи он слал свой голос в звездное небо, мчась по горным отрогам во главе своры своих псов – некогда верных человеку, потом преданных им, и, наконец, сбившихся в шайку вместе с другими товарищами по несчастью. С другими изгоями, лишенными надежды, закона и хозяина. Тут я понял, что Тео подходит к финалу, который сам же избрал себе, и делает это спокойно, ибо по горло сыт и свободой, и нежной бараниной, и свежей водой из ручья, и, полагаю, любовью хорошеньких сучек. Теперь он закрыл свой счет к людям и к самой жизни. И был удовлетворен и счастлив.
Стоявший рядом Агилюльфо улыбнулся печально. И едва ли не торжественно.
– Он видел объятые пламенем боевые корабли на подступах к Ориону[11], – сказал он.
– И не сдрейфил, – припечатал Мортимер.
Тут я почувствовал, что душу мне осенил благодатный покой, и со всей непреложностью понял – Тео без страданий, без угрызений совести движется прямо к Темному Берегу.