Боевыми курсами. Записки подводника

Мой друг был на первый взгляд мало заметный человек: низкого роста, с редкими светлыми волосами, сквозь которые уже проглядывала лысина. По его лицу разбегались едва заметные морщинки. Однако выразительные и добрые глаза запоминались каждому, кто встречался с ним. Любитель музыки, знаток классических опер и оперетт, он всегда был душой любой компании, любил петь сам и умел воодушевить всех окружающих.

Борис был успешен и в службе. Командуя подводной лодкой «М-60» с первых дней войны, он блестяще выполнял [189] все боевые задания, потопил фашистский транспорт.

Вскоре после завтрака Борис зашел в нашу каюту, и его лицо озарилось хорошо знакомой мне доброй, радостной улыбкой. Мы обнялись.

- Никак не ожидал, дружище, тебя здесь встретить!… - радостно воскликнул я после первых приветствий и дружеских объятий.

Присев за стол, Борис рассказал мне, что прибыл в Поти за боевыми торпедами несколько часов назад, потом должен зайти в Очамчиру, а затем выйти в море на боевую позицию неподалеку от Одессы.

Встреча с Борисом невероятно меня обрадовала. С начала войны мы с ним так и не встречались. Его дивизион базировался в Балаклаве, а затем в Очамчире, а мы - в Севастополе, потом - в Поти. Не было никакой возможности повидаться с добрым другом. Теперь мы могли обменяться впечатлениями о былом и настоящем, обсудить все пережитое.

Я сел на кровать, а он, отчаянно дымя папиросой, стал расхаживать по каюте и рассказывать о себе, боевых походах и семье. По мере того как продолжалась наша беседа, лицо Бориса становилось все мрачнее и мрачнее. Я догадался: его что-то сильно волнует.

- Знаешь, Николай, с глазами у меня всегда было неважно, а в последнее время стало совсем плохо, - наконец поделился он своей бедой, потом вздохнул, затянулся папиросой и, несколько успокоившись, продолжал: - Пока мы с тобой не виделись, зрение у меня прогрессивно ухудшилось. А обращаться к врачам не хочу, время-то какое… пойдут всякие толки…

Я не спешил его успокаивать, давая возможность излить душу. Видя, что я его не тороплю, он подробно рассказал, как мучил его недуг.

Зная его на протяжении многих лет мирного времени и в различных ситуациях войны, я прекрасно понимал, что это не было проявлением слабости - мой верный друг действительно серьезно болен, и ему необходимо немедленное лечение. Тяготы боевых походов еще больше надломили его здоровье. Я посоветовал ему обратиться к [190] командиру бригады с рапортом о предоставлении ему времени для лечения. Он категорически отказался: все уговоры оказались тщетны.

Разгоряченные и уставшие после многочасовой беседы, мы вышли из каюты и поднялись на верхнюю палубу плавбазы.

- Черт его знает, - в сердцах сказал Борис, - может, ты и прав. Пожалуй, действительно нужно мне подлечиться, хотя и не все могут понять правильно.

Он замолчал. Мне тоже нечего было ответить.

- Вот что, - заключил Борис, - к комбригу я обращаться не стану, пока пойду в море с тем, что есть…

Мы молча стояли рядом, подставляя лица теплому ветру и щурясь от ласкового кавказского солнца. Был чудесный августовский день. Лазурь неба, белоснежные облака, меняющие форму, и удивительно спокойное море гнали мысли о тяжком времени и навевали мальчишеские озорные идеи. В душе невольно возникали щемящие сердце юношеские воспоминания, которые, впрочем, тут же сменялись ощущением смирения с течением времени. Постепенно я уверился в том, что у нас с Борисом все будет хорошо. Я решил приободрить его и спросил:

- Слушай, Борис, а ты хоть раз здесь купался в море?

- Не пришлось, - ответил он, повернувшись ко мне. Лицо его посветлело, видимо, он догадался, к чему я клоню.

- Как же так, вы одни из первых перешли из Севастополя на кавказское побережье, и ты до сих пор не купался?

- А ведь верно, - согласился Борис, - надо бы попробовать черноморскую водицу. Давай искупаемся вместе.

Мы пришли на пляж, разделись, и он один побежал к воде. Я остался на берегу. За всю войну я и сам ни разу не купался - было не до этого, и тогда купаться не хотелось. На эту вылазку я согласился ради Бориса, который бежал по мелководью все дальше и дальше, стремясь как можно быстрее добраться до глубины, чтобы пуститься вплавь. Я знал, что он с курсантских лет не особенно привержен к купанию, а тут его вдруг потянуло в море. [191]

Не догадывался я тогда, что неспроста море влекло его к себе и что встреча наша была последней…

Вечером, после ужина, Борис вновь зашел ко мне в каюту. Он пребывал в бодром настроении и великолепном расположении духа. Мы с ним тепло распрощались, и через полчаса он вышел в море курсом на свою базу - Очамчиру.