Бог

Мне все приснилось, такого просто не могло быть. Но я точно помню, как пошел за Бримоном, и у меня был нож…

Как я оказался у Локи?

Концы явно не сходились.

Но ведь не могло это… быть правдой.

— Эй, шел бы ты отсюда, — раздалось за моей спиной.

Я резко подскочил и обернулся. Из выбитого окна на меня пялилась пожилая женщина.

— Извините, я не знал, что здесь кто-то живет.

— О, да ты совсем молод, — поняла она по голосу и присмотрелась повнимательней. — Мне не жаль, сиди сколько влезет. Но после того, что случилось, я бы на твоем месте не гуляла по ночам.

— А что случилось?

— Не местный, что ли? — недоверчиво переспросила она.

— Только сегодня прибыл, — врать я умел.

— Тогда ясно, — женщина что-то заворчала и стала отходить от окна.

— Постойте, — я подошел к решетке вплотную. — А что у вас случилось? — заинтересованность в моем голосе привлекла старуху.

— Страх, страх летает над городом, — зашептала она. — Прошлой ночью кто-то расправился с Трэном и его бандой.

У меня застыли руки.

— Не может быть, — я поперхнулся. — Я слышал о Трэне, говорят, он был головорезом.

— Правду, правду говорят, — кивала женщина, — но такую смерть я не пожелала бы и ему.

Сзади хлопнули ставни, ветер трепал огрызки стараясь оторвать не первый год.

— Какую? — боясь ответа, спросил я. Руки впились в край железной решетки.

— Его и дружков насадили на пики башен в самом центре города, да так, что острие прошло через задний проход и пробило череп. Люди поговаривают, что слышали страшные крики, а потом — тишина. А на утро все обнаружили их тела, они там так и болтаются. Высоко — так просто не залезть, да и добровольцев нет.

Мне показалось, что ее голос доносится откуда-то издалека. Совсем не отсюда, и то, что она говорит — это вроде бы не со мной. Это сказки, городские легенды. А старуха все продолжала:

— Непонятно, кому это понадобилось? Врагов-то они наделали великое множество. Но кто смог сотворить такое?! Их же было шестеро, и все как один — висят, ручки-ножки телепаются, правда пальцы обрезаны и глаз нет, словно раздавили как ягодки…

Я не стал слушать дальше, а оттолкнувшись от стены, потащился вдоль по улице.

Было ли мне их жаль? Нет.

Собакам собачья смерть.

Но тот, кто их убил…

У меня не было ни малейшего сомнения, кого следует винить в их смерти. И не важно, что для одного человека это было нереально. Он уже доказал, что выступает в непонятном сговоре с рациональным миром и мало подчиняется его законам.

Отнять так просто жизни людей, просто потому что тебя об этом попросили…

От немого шока я никак не мог перейти к вопросу — что делать мне?

Не оглядываясь и не оборачиваясь, я тупо шел вперед.

Я получил желаемое, а значит мне нужно расплатиться. От осознания этого каждый волосок у меня на теле встал дыбом, причиняя зуд и раздражение. Я потер шею, стараясь справиться с приступом удушья.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Я не спросил, что значила его фраза, что он хотел от меня получить, и это могло означать смертный приговор для меня. И, может, я еще позавидую тем, чьи тела болтаются на шпажках.

Он был не просто убийцей, он был самой смертью, потому что я не знаю людей, не боящихся руки костлявой, вернее не знал.

Он ни разу не испугался, или даже не занервничал. Ни когда мы были в том каменном тупике, ни когда шли по улице, и нам навстречу выскочили те гончие, ни когда он с легкостью пообещал убить ради меня.

Сомнений не оставалось: он худшее творение нашего уродливого мира.

Он тьма.

Он ужас.

Он моя смерть.

— Привет, — приторно сладкий голос затмил мрак вокруг меня.

Темно-синие глаза сверкали из пустоты.

Часть 8.5

Локи.

Белый круглый шар пялился на меня немигающим оком вот уже бесконечное море человеческих жизней. Менялись декорации и актеры, но пьеса оставалась все та же: нудная серая тягомотина, растягиваемая пустым тщеславием и избытком времени этих муравьев.

Сидя на самом краешке каменной глыбы, возведенной рабским трудом или, как они говорили — «гением человеческой мысли». Я в миллиардный раз наблюдал столь знакомые картины: воровство, прелюбодеяние, гордыня, тупость, лень, убийство, и сердце мое согревала… радость.

Наконец, при правильном освещении умного режиссера они показали худшее, на что были способны, извлекая из каждого грязного уголка души все свои попрятанные пороки и мерзости. Вот она — правда! Вот оно то, о чем я миллиарды тысяч раз твердил своему брату, этому светловолосому твердолобому ослу, что не желал видеть истину, когда она стояла перед ним во всей своей уродливой красе.

Смотри братец, наслаждайся. Как же приятно будет увидеть тебя в следующий раз, ведь, когда мы расстались — этот некогда зеленый шарик цвел радугой зелени и моря. Но вот и его душа сгнила, высвободив нечистоты своего величайшего творения — человека!