«Бог» Докинза. От «Эгоистичного гена» к «Богу как иллюзии»

Еще до Льюиса эта мысль нашла выражение в трудах Гилберта К. Честертона. После периода агностицизма направление духовного пути Честертона резко изменилось в 1903 году. Тогда он опубликовал в газете статью, объясняющую, почему он и многие другие стали относиться к христианству с глубокой интеллектуальной серьезностью: «Мы вернулись к нему, потому это вразумительная картина мира». Честертон понял, что для проверки теории нужно прибегнуть к наблюдениям: «Лучший способ понять, подходит ли пальто человеку, – это примерить его, а не измерять человека и пальто по отдельности». Позволим Честертону объяснить это самому:

«Многие из нас вернулись к вере. И вернулись мы к ней не под впечатлением от того или иного довода, а потому, что признанная теория работает повсюду, как и пальто, когда оно пошито по размеру, подходит в каждой своей складке… Мы надеваем теорию, как волшебную шляпу, и история становится прозрачной, как стеклянный дом»[270].

Аргумент Честертона состоит в том, что христианское мировоззрение оказывается столь убедительным в силу своей цельности, а не благодаря каким-то частностям. Отдельные наблюдения не «доказывают» истинность христианства, скорее, христианство подтверждает себя своей способностью осмыслять эти наблюдения. Честертон излагает это в предложении, отсылающем к индуктивному мышлению: «То или иное явление не является подтверждением религии, но религия способна его объяснить». По мнению Честертона, о хорошей теории – научной или религиозной – следует судить по ее способности проливать свет на то, что мы видим в окружающем мире и переживаем внутри себя.

Аналогичную точку зрения мы находим в трудах Дороти Л. Сэйерс, которая пришла к убеждению, что христианство, по-видимому, предлагает «единственное интеллектуально удовлетворительное объяснение Вселенной»[271]. Для христиан вера выходит за пределы логических выводов, тем не менее она подразумевает рациональное обоснование. Это форма обоснованного убеждения – не слепой прыжок в неизвестность, а радостный шаг навстречу более широкой перспективе, частью которой мы являемся.

Но мой интерес здесь не в том, чтобы продемонстрировать правильность христианства, а лишь в том, чтобы указать на две вещи. Во-первых, приверженцы христианства убеждены в его рациональности и в том, что они имеют основания так считать. А во-вторых, Докинз на самом деле не знает, о чем говорит.

Проблема радикальных теоретических сдвигов в науке

Изучая физику в средней школе, я все более осознавал вопиющую несуразность того, чему меня учили. С одной стороны, меня уверяли, что теории современной физики абсолютно надежны, что это самая достоверная форма знания, на которую когда-либо могло рассчитывать человечество. Тем не менее время от времени я попадал в странную сумеречную область, в которой мне приглушенным, заговорщическим тоном давали понять, что «раньше физики верили в то-то и то-то, но сейчас они уже в это не верят». Большинство из таких вопросов были связаны с природой света, что казалось достаточно простым для понимания в шестнадцать лет. Когда-то считалось, что для перемещения света требуется среда, но теперь, в просвещенные 1960-е, в это уже никто не верит. Когда-то люди думали, что свет состоит исключительно из волн, но теперь мы знаем, что он состоит из фотонов. Поначалу я решил, что эти старомодные взгляды восходят к XVI веку. Но ужасная правда вскоре вышла на свет. Новые идеи были взяты на вооружение примерно сорок лет назад. Оказалось, что «когда-то» означает «совсем недавно».

Проблема «радикального теоретического сдвига» в науке не может быть достоверно изучена в рамках самого научного метода. Невозможно предполагать, что сегодняшнее научное знание будет ориентиром и дальше или что современным научным теориям будут доверять будущие поколения. Бесспорно, такая уверенность существовала в конце XIX века[272]. Стабильность теории считалась признаком ее истинности, но это оказалось лишь самоуспокоением.