Подводя итог, нам необходимо вернуться к роли ДНК в биологической эволюции. Способность этой молекулы кодировать генетическую информацию в большой степени зависит от химических особенностей углерода, и прежде всего от способности этого химического элемента образовывать длинные цепи. А существует ли глобальная химическая основа для вселенской эволюции?[313] Если это так, нетрудно понять, почему жизнь основана на углероде. Тем не менее большинство биологов утверждают, что эволюционный процесс зависит от того, что есть в доступности, а если это так, то совершенно необязательно, что биологическая эволюция, даже если она универсальна, как считал Докинз, везде во Вселенной полагается на одни и те же химические механизмы. Эволюция на Земле широко использует фосфаты, эволюция в других местах может проходить без их участия[314].
Наконец, невозможно обсуждать эволюцию без рассмотрения процессов, приведших к возникновению трех основных химических элементов, без которых развитие жизни на Земле было бы невозможно: углерода, азота и кислорода. Факт зависимости биологической эволюции от химических соединений не является чем-то новым. Еще в XIX веке гарвардский химик Джосайя Парсонс Кук (1827–1894) утверждал, что химический состав Вселенной имеет жизненно важное значение для ее развития. От фундаментальных свойств химических элементов зависит, какие ограничения и какие возможности есть у биологических систем.
Прежде чем на свет появилась первая клетка, прежде чем дарвиновский принцип естественного отбора смог начать ту многовековую работу, которой предстояло закончиться появлением человека, более того, прежде чем твердый земной шар смог сконденсироваться из туманности Лапласа, химические элементы уже должны были возникнуть и получить те свойства, благодаря которым стало возможно существование этой самой клетки[315].
Однако такие биохимически важные элементы, как углерод, азот и кислород, не образовались и не могли образоваться на ранних этапах развития Вселенной. Их существование является следствием «слипания» или «аккреции» вещества в звезды с последующим инициированием реакций ядерного синтеза[316]. Широко рассматриваемое как классический пример «тонкой настройки»[317] отношение гравитационной силы к энергии покоя таково, что оно делает возможным «слипание» вещества в более крупные тела – звезды. Звезды образуются в результате турбулентности в гигантских облаках материи, расположенных посреди разреженной межзвездной среды. Без образования звезд состав Вселенной был бы ограничен водородом и гелием с небольшой примесью нескольких элементов типа лития и бериллия[318].
Так к чему же приводят нас эти размышления? Поднятые вопросы дают представление о более широком контексте биологической эволюции, из которого следует, что эволюционный процесс – лишь часть ответа на вопрос о происхождении человека. Это заставляет усомниться в универсальности механизмов, лежащих в основе дарвиновской эволюции, ведь необходимые для нее химические ресурсы варьируют в зависимости от местных условий. Эволюция – это лишь часть ответа на вопрос: «Как мы здесь оказались?». Остальные процессы, которые к этому привели, выходят за рамки эволюционной теории.
Перейдем к другому аспекту дискуссий о теологических последствиях дарвинизма.
Бог как объясняющая гипотеза?
Нужен ли нам Бог для объяснения чего-либо? Уильям Пей-ли утверждал, что Бог является объяснением наблюдаемых в природе «приспособлений» – природных структур, в которых прослеживаются смысл и цель. Докинз утверждает, что Дарвин обозначил развилку: до него восприятие мира как чего-то задуманного и созданного Богом было допустимо, после Дарвина мы можем говорить лишь об «иллюзии замысла». Дарвинистский мир не имеет цели, и мы обманываем себя, если думаем иначе. «Вселенная, которую мы видим, обладает в точности теми качествами, каких и стоит ждать в том случае, если в ее основе нет ни замысла, ни цели, ни добра и ни зла, а только слепое, безжалостное равнодушие»[319].
Таким образом, Докинз утверждает, что Бог избыточен в качестве объяснительной гипотезы. Он бесполезен для научного объяснения. В поддержку этой идеи приводится ряд аргументов, из которых наиболее интересным является аналогия с «биоморфной программой»[320], призванной помочь нам понять, как на основе случайных событий может возникнуть видимость дизайна. Докинз предлагает представить обезьяну (или ее эквивалент), снабженную пишущей машинкой с двадцатью шестью заглавными буквами и пробелом. Далее Докинз приводит фразу из шекспировского «Гамлета», состоящую из двадцати восьми символов:
METHINKS IT IS LIKE A WEASEL[321]
Это «целевая фраза». Далее компьютер генерирует наугад фразы из двадцати восьми символов – это эквивалент пресловутой обезьяны, пытающейся напечатать произведение Шекспира. Излишне говорить, что результат работы такой программы не имеет никакого отношения к целевой фразе.