– я сам слышал и знаю что они были связаны с сатанизмом колдовством но понимаешь когда я их слушаю я пропускаю мимо ушей весь этот сумрак фильтрую мне это просто неинтересно для меня главное в них совсем другое – тонко и глубоко они связаны с древними британскими напевами которые я прямо сердцем узнаю как будто я сам там родился как будто когда-то я в себя впитал всю эту древность все пряное простодушие кельтской мелодии The Battle of Evermore там все построено на этой игре с известными мотивами там сама Бретань старая Англия просвечивает во всех переходах это музыка очень сложная и в то же время захватывающая ее можно читать как чудесную книгу и никогда не начитаться
– но я слышала что они живут так…
– да разумеется наркотики ранние страшные смерти их так легко осудить да не по-христиански но я и христиан-то почти не знаю которые жили бы по-христиански анюшка в иные минуты мне начинает казаться что и это неважно кто насколько праведно жил в определенном измерении это совсем неважно – они были и есть просто люди и они навсегда влюблены в свое искусство потому что ты только подумай что заставляет их целый долгий вечер быть на сцене уже струится пот и видно что они действительно отдают музыке душу последние силы даже жизнь что ж они просто такие же люди которые ведь не только изо дня в день молятся Богу которые могут конечно достичь немыслимых высот а могут и в бирюльки играть и им не выжить без этих игр это их школа когда я слушаю эту музыку это так же для меня как для тебя книги
– но книги учат нас различать добро и зло в них все рассказывается словами
– а в музыке нотами – и я по ней тоже учусь различать добро и зло потому что да я люблю красоту и часто влюбляюсь на удивление знаешь ли влюбчив но не вижу в этом ничего плохого я просто любуюсь в том числе и женской красотой
– женской красотой? ты? я не понимаю
– мне не хочется оправдываться поверь в этом нет ничего о чем можно было бы жалеть или если хочешь в чем исповедоваться в мире все вообще значительно шире чем нам хочется человек все стремится огородить пространство и жить в своем огородике а мир – не огород, мир – бесконечность но об этом не хочется знать потому что это тяжело это ответственность напряжение ума души знать и нести в себе что-то еще что-то большее раздвигать границы.
Часть третья
ДВОЙНОЕ ДНО
Первый звонок
Что ж, шурши себе, пощелкивай, тянись, наш телефонный роман, роман бес-коне-ечных разговоров… Эти шорохи, этот тонущий в самых важных местах голос, это безнадежное вслушиванье, но и сквозь затаенное дыханье, замиранье и ужас прервать – что, что ты сказал?
Она привыкла быстро-быстро. И вновь так ли уж это было грешно, разве примешивалась сюда хоть капля душевности? Ну разве что капля. Но любой начинавший жить жизнью духовной знает, как быстро растет в душе потребность во все более частом и тесном соприкосновении с церковью, ее таинствами, эта вдохновенная утопическая жажда постоянного очищения, откровения помыслов, исповеди… Как необходим бывает порой совет старшего, кажется, невозможно дальше жить без душеспасительного совета!
Не обо всем успеешь спросить в храме, вечная спешка, требы – прости, надо человека съездить причастить, прости, надо идти крестить, прости, еду освящать квартиру, прости, опять пригласили читать лекцию в клубе железнодорожников. Бог простит вас, батюшка, но когда же мы будем разговаривать?
Итак, она звонила. Во-первых, благословлено было Петрой, во-вторых, только по делу. Исключительно в целях самосовершенствования.
Отец Антоний брал трубку, отец Антоний произносил:
– Але!
О телефон, проводки и трубка. Обманщик и зазнайка, с тобой у нас особые счеты, ты – иллюзия, ты – майя, тебя – нет, о проводник неправды и зла! Ты говоришь родимым голосом, так запросто сжимающим в мычащий комок слабую человеческую душу, но нет, это не он, человека рядом нет, это ты искусно подделываешь его голос.
Что ж, продолжайся, наш телефонный роман, роман бесконечных разговоров… Тихое шуршание – так шуршит дождь по крыше в августовское ненастное время, так время перекатывается – тихо-тихо. Но и осень проступает, а с ней неприметно летит к земле болотный сумрак, быстро и мягко выстилающий городские дворы, ибо не прийти ему невозможно.