Бог есть

Иван - человек общительный, популярный. Дом приличный. Может у соседей что-то разузнаю? – пришло мне в голову. Я был слегка знаком с нижним соседом. С ним когда-то у Скоробогатова целая песня получилась: однажды по пьяни заснул Ваня в ванне. С открытым краном. В результате вода познакомила его с замечательным художником Пашей. К счастью, картины от потопа не пострадали, потому что никаких картин не было. Паша занимался какой-то фигнёй типа надписей на футболках, а великие полотна, которыми он славился в молодости, разошлись по частным коллекциям за баснословные суммы, оставив на память прекрасную квартиру этажом ниже Скоробогатовской. Полотна из моды вышли, содержать такую квартиру постепенно становилось не по средствам, и потоп стал для её владельца катастрофой библейского масштаба. В награду за потоп Паше была предложена выгодная и необременительная работа: клепать какие-то рекламные буклетики про Ванин бизнес. Так в круг нашего общения вошёл настоящий живописец. И теперь я пришёл к нему за новыми деталями дела о Ванечкином исчезновении.

После дежурных реверансов, затем охов и ахов, художник рассказал, что видел Ваню три дня назад, утром, когда тот обычно идёт на работу. Он был прекрасен как никогда, даже вежлив, правда, одет вместо приличного бизнесменского костюма в какой-то адидас. С соответствующей спортивной сумкой. Пашу это ничуть не удивило, ведь надвигалось лето с его неизбежными курортами, а значит сосед решил срочно оставить лишние жиры в спортзале. Ничего странного Иван не говорил и не делал, “только взгляд у него был просветлённый”. Эта сентенция могла показаться фактом только одухотворённому художнику, так что я ей значения не придал. А в ней-то и была вся суть. Убедиться в этом пришлось через некоторое время. Теперь же - следствие зашло в тупик, а жизнь продолжилась. На некоторое время моим собутыльником и собеседником стал Паша, ведь и мне, и ему надо было с кем-то собутыльничать и собеседничать, когда наш общий знакомый исчез в неизвестном направлении при загадочных обстоятельствах.

А через полгода пришла весточка от Ивана. Письмецо было очень немногословно, зато в нём было сказано главное – когда и куда следует приехать, чтобы вновь обнять любезного друга и узнать тайну его исчезновения.

Место, куда я приехал, оказалось мужским монастырём. И наш беглец был там монахом. Точнее, только собирался стать таковым, но по его просветлённой роже было понятно, что решение принято и обжалованию не подлежит. Конечно, я был удивлён. Но не слишком. От этой братвы, много в жизни повидавшей, ещё и не того ожидать можно. Всё-таки в широком спектре моих смешанных чувств преобладала радость. Даже несколько радостей. В первую очередь я радовался тому, что блудный друг нашёлся. Когда раньше он называл меня своим другом, я считал это пьяной болтовнёй, и мне было неловко. Бандит, пьяница, да к тому же мы знакомы не так уж давно – разве это настоящий друг? Пусть это глупо, но теперь мне стало приятно считать этого человека другом. И это была вторая радость. Ещё я радовался за его бывшую жену и настоящих детей. А ещё, - вы будете смеяться, - за Бога, который нашёл себе такого высококлассного слугу. Тем не менее, стоило выяснить, что же произошло.

Мы пошли прогуляться, ибо устроиться, как встарь, за пьяным столом, не располагали ни новый Ванин статус, ни место обитания. Хотя лёгкий морозец норовил поскорее загнать нас в помещение, обсудить мы успели многое. Иван рассказал, как устроился, я ему выложил всё, что знал про его бывшую Ирину, про Иванычей, про соседа Пашу. А главное - мне была наконец рассказана история просветления и побега.

Бизнес и правда был ни при чём. Ваня поведал, что переворот в его жизни случился как раз после нашего с ним последнего разговора. Тема тогда была затронута, как обычно, серьёзная - о Боге, о религии, но, как всегда, если эти речи послушать на трезвую голову, стало бы очевидно, что это пустая болтовня. Однако, даже она смогла стать катализатором таинственных процессов не только внутри Ваниной головы, но и в среде, её окружающей. И я бы мог возгордиться от своей причастности к таинству воссоединения человека с Богом, если бы решающее слово в этой истории не сказал сам Бог.