Бог Иисуса Христа

В апокалиптической литературе откровение тайн или тайны Бога становится разработанной темой. Раскрытие Божественных тайн становится даже собственной темой позднеиудейской апокалиптической литературы[540]. Под ними подразумеваются сокровенные реальности, изначально приготовленные на небе для того, чтобы открыть их в конце времен; реальности, которые уже сейчас заметны апокалиптическому ясновидцу в таинственных образах, прозрениях и т. п. Откровение этих эсхатологических тайн означает откровение тайны времен и исторических эпох. В этих тайнах идет речь о предвечном эсхатологическом замысле Бога, который имеет силу с самого начала, но лишь в конце времен выйдет из своей сокровенности и будет открытым для всех событием. При этом речь идет не о витиеватых спекуляциях, а о конкретных утешениях и надеждах. В тяжелый исторический час следует напомнить о том, что царство Божье непременно наступит. В Новом Завете сохраняется это апокалиптическое понятие тайны. Иисус говорит о тайне царства Божьего, которое открыто ученикам, но скрыто от остальных (Мк 4:11; ср. Мф 13:11; Лк 8:10). Новым по сравнению с иудейской апокалиптической литературой является то, что сам Иисус есть тот, кто открывает эту тайну царства Божьего не только через свое слово и дело, но и через всю свою личность. В Его личности тайна Бога открывается и осуществляется[541]. Послания Павла продолжают эту тему. Иисус Христос есть воплощение вечной, до сих пор скрытой тайны Бога, т.е. предвечного замысла Его воли. Эта явившаяся в Иисусе Христе тайна открывается, объявляется, проповедуется через благовестие апостола и через свидетельство Церкви (ср. Рим 16:25; 1 Кор 2:1–16; Еф 1:9; 3:9; Кол 1:26–27; 1 Тим 3:9, 16).

Наиболее емкое выражение этого убеждения веры представляет собой Ис 45:15: «Истинно Ты — Бог сокровенный». В этом смысле в Библии само собой разумеется, что Бог невидим (Рим 1:20; Кол 1:15) и непостижим (Пс 138:6; Иов 36:26), что Его мысли и советы непостижимы (Рим 11:33–34), что Он живет в неприступном свете (1 Тим 1:17).

Богословская традиция полностью осознавала таинственный характер Бога. Она изначально учила, что Бог невидим (invisibilis), непостижим (incomprehensibilis) и невыразим (ineffabilis)[542]. Ей пришлось защищать это учение в период арианских споров прежде всего против евномиан. Евномиане учили, что уже в этой жизни возможно исчерпывающее, адекватное и постижимое познание Бога. Против этой точки зрения было направлено учение Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского и Иоанна Златоуста о непостижимости Бога[543]. Иоанн Дамаскин вкратце обобщает учение греческих отцов: «Божество, будучи непостижимым, непременно будет и безымянно»[544]. Все великие богословы Запада (Августин, Ансельм Кентерберийский, Бонавентура, Фома Аквинский, Дуне Скот, не в последнюю очередь Николай Кузанский) свидетельствуют, что высшее познание Бога есть познание Его непознаваемости. Docta ignorantia («ученое незнание», Николай Кузанский) — последнее, что возможно людям[545]. Эти взгляды вошли и в официальные вероучительные постановления. Исповедание невидимого Бога (Deus invisibilis) встречается уже в ранних символах веры; исповедание непостижимого Бога (Deus incomprehensibilis) встречается прежде всего на IV Латеранском соборе (1215)[546] и на I Ватиканском соборе (1869–1870)[547].

Особенно бросается в глаза то обстоятельство, что богословская традиция почти не говорит о сокровенности Бога, но намного чаще — о Его непостижимости. В этом проявляется уже чисто терминологическое смещение акцента по сравнению с Библией. Традиция рассматривала тайну Бога не в свете истории спасения и откровения, а в перспективе познания и бытия как тайну бесконечной Божественной сущности, которая недосягаема для конечного познания человека. В этой точке зрения не полностью проявилась глубина библейского учения о сокровенности Бога. Кроме того, в эпоху Нового времени распространилось понятие познания, подразумевавшее под познанием постижение, понимание и даже овладение. Этот рационалистический идеал познания привел в богословии эпохи Просвещения к разрушению богословской категории тайны. В противоположность этому направлению в богословии было разработано негативное понятие тайны, ориентированное на непостижимое и сверхрациональное. Под тайной здесь подразумевалась неприступная граница познания, а не последнее, все превосходящее исполнение познания. Это привело к узкому антирационалистическому пониманию: тайна в строгом смысле слова (mysterium stricte distum) есть истина, которая совершенно недоступна человеческому разуму, для познания которой откровение не просто послужило поводом, а напротив, для которой откровение и вера остаются единственной непреходящей основой.