Бог-Император Дюны

Но эта мысль была мимолетна: его собственные заботы одолевали еще сильнее, чем прежде. Он широкими шагами дошел до своей двери и вошел.

Едва оказавшись внутри, Айдахо на миг застыл, стиснув кулаки опущенных рук.

«Я больше не привязан НИ К КАКОМУ времени», — подумал он. И как же странно, что эта мысль ни капли не освобождала. Хотя он сделал то, что освободит Хви от любви к нему. Он был изничтожен. Она скоро будет думать о нем, как о маленьком капризном дурачке, подвластном только своим собственным желаниям. Он чувствовал, как исчезает из ее непосредственных забот.

«Этот бедный Монео!», — Айдахо ощутил очертания того, что создало гибкого мажордома. «Долг и ответственность». До чего же безопасная пристань во времена трудных выборов.

«Я когда-то был таким же, — подумал Айдахо, — но это было в другом времени».

Порой Данканы спрашивают меня, понимаю ли я экзотические идеи нашего прошлого? А если понимаю, то почему не могу объяснить? Знания, полагают Данканы, обитают только в особенном. Я пытаюсь втолковать им, что все слова являются пластичными. Идеи, запечатлённые в языке, требуют именно этого особенного языка для их выражения. В этом сама суть значения, скрытого в слове ЭКЗОТИЧНОЕ. Видите, как оно начинает искажаться? В присутствии экзотичного по переводу идут судороги. Галакт, на котором я сейчас говорю, накладывает свой отпечаток. Это внешний каркас всех соотнесенностей, особенная система. Во всех системах таятся опасности. Системы включают в себя непроверенные верования их творцов. Примите систему, примите ее верования и вы поможете усилить сопротивление переменам. Служит ли какой-нибудь цели для меня втолковывать Данканам, что для некоторых вещей не существует языков? А-а-ах! Но Данканы верят, что я владею всеми языками.

Украденные дневники

Два полных дня и две ночи Сиона так и не додумалась закрыть свое лицо маской, теряя с каждым выдохом драгоценную воду. Понадобилось назидание Свободных своим детям, прежде чем Сиона вспомнила слова своею отца. Лито, наконец, заговорил с ней холодным утром третьего дня их пути, когда они остановились в тени скалы на обдуваемой ветрами равнине эрга.

— Береги каждый выдох, потому что он несет тепло и влагу твоей жизни, — сказал он.

Он знал, что впереди будут еще три дня и три ночи эрга, пока они достигнут воды. Сейчас — их пятое утро по выходу из башни Малой Твердыни. Ночью они вошли в область невысоких песчаных наносов — не дюн, но дюны проглядывали впереди и даже остатки Хабаньянского хребта виднелись тонкой изломанной линией на самом краю горизонта, — если знаешь, куда смотреть. Теперь Сиона убирала защитный отворот стилсъюта только для того, чтобы говорить отчетливо. И она говорила черными и кровоточащими губами.

«У нее жажда отчаяния», — подумал он, своим чутким восприятием проверяя местность вокруг них. «Скоро она достигнет момента кризиса». Его чувства сообщали, что они до сих пор одни на краю этой равнины. Заря наступила лишь несколько минут назад, взойдя позади них. Низкий свет отражался от пыльных завесов, округляющихся, поднимающихся и ниспадающих в непрекращающемся ветре, делая их непроницаемыми для глаз. Его слух, не обращавший внимания на звук ветра, ловил сквозь него другие звуки — тяжелое дыхание Сионы, шуршание небольшого песчаного оползня позади них, звук, производимый его собственным телом, передвигающимся со скрежетом по тонкому слою песка.

Сиона убрала с лица маску, но придерживала ее рукой, чтобы быстро вернуть ее на место.

— Сколько еще пройдет времени, прежде чем мы найдем воду? — спросила она.

— Три ночи.

— Можно ли выбрать направление получше?

— Нет.

Она научилась ценить эту экономность, с которой Свободные передавали важную информацию. Она жадно отпила несколько капель из своею водосборною кармашка.

Лито узнавал то, что скрывалось за ее движениями — знакомые жесты Свободных, оказавшихся в крайних условиях. Сиона теперь полностью прониклась их жизненным опытом. Несколько капель, бывшие в водосборном кармашке, иссякли. Он услышал, как она всасывает воздух. Застегнув отворот маски, она проговорила приглушенным голосом: