Бог. История человечества

17. Марко Тревес отмечает: «Согласно Библии, первое Царство Божие существовало в дни Судей. Гидеон отказал израильтянам в просьбе стать их царем, ибо не хотел лишать Господа царства Его (Суд. 8:22–23). Когда старейшины Израиля просили Самуила дать им царя, пророк отверг их, ибо это значило отказ от Бога (1-я Цар. 5:4–7, 10:18–19, 12:12). Из этих двух эпизодов можно заключить, что: a) по мнению авторов, монархия человеческая и монархия божественная взаимно исключали друг друга; б) согласно традиции, в эпоху Судей Бог считался Царем Израиля; в) с помазанием Саула Царство Божие подошло к концу». Мартин Коэн высказывает схожую точку зрения: «Свидетельства Библии демонстрируют, что монархия изначально была идеологически подчинена силомскому жречеству. В обоих случаях выбора первого монарха помазание осуществляет силомский священник Самуил; он действует от имени Яхве и как официальный толкователь его воли. Именно Самуил Силомлянин полностью меняет традиционное отношение яхвистской идеологии к монархии. Если ранее идеологически утверждалось, что Израиль не может иметь царя, так как его царь – Яхве, то теперь Яхве санкционирует монархию под своей эгидой и, разумеется, под эгидой своих представителей – священников. Прежние вожди надеялись, что, подчинив монархию священничеству, ее можно ослабить, а если монархи попытаются набрать силу за счет жрецов, то те в любой момент могут услышать голос Яхве, повелевающий отстранить царя от должности. Так и случилось с Саулом». См.: Marco Treves. The Reign of God in the O. T. // Vetus Testamentum 19/2 (1969). P. 230–231; Martin Cohen. The Role of the Shilonite Priesthood in the United Monarchy of Ancient Israel // Hebrew Union College Annual 36 (1965). P. 59–98.

«Монархия, – утверждает Марк Смит, – была как политическим, так и религиозным институтом. Под царским влиянием религия выражала как собственно религиозную, так и государственную идеологию. С возрастанием престижа общенационального божества рос и престиж царской династии. Особые отношения между Яхве и династией Давида приняли форму настоящего договора, который в 2-й Цар. 23:5 получил название “вечного завета”… Религиозно-политические мотивы договора достигли полнейшего выражения в теологии династии Давида. Национализация этого завета утверждала Яхве в качестве национального божества единой монархии. Так в Древнем Израиле установилась гегемония Яхве».

Смит продолжает свою мысль так: «Инновационная централизация национального культа также была частью процесса перехода к монотеистическому яхвизму, поскольку поощряла почитание единого национального божества и умаляла значение местных проявлений божеств. Царская унификация политической и религиозной жизни помогла достичь политической и обрядовой централизации, сосредоточив власть и религиозный культ в единой столице. Это развитие шло параллельно с развитием самой монархии. Все началось с появления столицы при Давиде, продолжилось приданием религиозной значимости Иерусалиму при Соломоне и достигло кульминации в религиозных программах Езекии и Осии… Религиозная функция была лишь одним из аспектов общей централизации культа. Такая религиозная политика сопровождалась политическими и экономическими выгодами. Монархи были новаторами и консерваторами одновременно, реагируя на потребности развивающегося государства». См.: Mark Smith. Early History of God. P. 185–187.

18. Голосом этого нового религиозного восприятия стал пророк Исаия, точнее, так называемый Второй Исаия (Книга Исаии в Библии образована слиянием трех книг: Первая Исаии – главы 1–39 – написана до вавилонского плена; Вторая Исаии – главы 40–55 – в плену или сразу после него; Третья Исаии – главы 56–66 – создана много позже).

19. Появление в Книге пророка Иезекииля видения Бога как «подобия человека» (Иез. 1:26) или пассаж из Книги пророка Захарии о «сих, стоящих здесь» (Зах. 3:7) показывают, что старые мифические идеи очеловеченного бога не до конца исчезли и из библейских книг, созданных уже после изгнания. Однако их стало гораздо меньше. См.: Mark Smith. Early History of God. P. 141–147.

8. Бог – триедин

1. Иоанн прямо отождествляет Иисуса с Яхве. В поразительном фрагменте ближе к концу Евангелия толпа с фонарями и светильниками, состоящая из храмовой стражи и римских солдат, собирается арестовать Иисуса в Гефсиманском саду. «Кого ищете?» – спрашивает он. «Иисуса Назорея», – отвечают из толпы. И Иисус говорит: «Это я», точнее – ego eimi, греческий вариант имени Яхве в Септуагинте – переводе Ветхого Завета на греческий. И тут Иоанн, чтобы читатели не упустили значимости этого момента, заставляет всю толпу отступить назад и пасть на землю перед лицом этих слов Иисуса (Иоан. 18:1–8).