Бог калибра 58

Карабин выплюнул облако дроби. Свинцовые опилки расплавились и вылетели из ствола раскаленным ураганом. Приближающийся ком рассыпался. Большую часть разорвало дробью, некоторых покалечило, они с причитаниями кинулись прочь. Лучше всего подействовали опилки — при попадании они подпаливали шерсть — наверное, десяток жрецов заметались по туннелю горящими комками.

Не ожидал такого эффекта. Мощно получилось. У меня талант, я всегда очень хорошо убиваю.

Впрочем, со стороны станции тут же подоспело подкрепление, следующая волна, погань, не теряя времени, принялась пожирать трупы своих собратьев и родственников, так я и знал — погань, она всегда сама собой питается.

Увлекшись полдником, обо мне они забыли совсем — одурели от нежданного мяса, от крови или не знаю, что у них там. Я даже успел перезарядиться. И выстрелил еще. Копошащуюся кучу раскидало по сторонам, тоннель наполнился диким визгом, вонью разбрызганных кишок и паленой шерсти, горящими прыгающими мячиками, оставшиеся узрели обидчика и кинулись на него. На меня. Я тоже двинулся в наступление.

В любом бою есть несколько основных правил. Если на тебя навалился кто-то крупный — стреляй и отступай, не давай ему приблизиться. Удар — шаг назад, выпад — отступление. Крупного лучше бить по конечностям. Лучше в лапу. Вот волкер, если нападает, по морде его бесполезно — иногда даже пули отскакивают. По лапам надо стрелять. Или топором. С перебитой лапой волкер не боец. Тебя догнать не сможет, а ты его запросто. Перебил одну лапу — и все, дальше драться он не будет. Спокойно берешь — и во вторую лапу. И все, потом топором. Ну, если не стаей, конечно, тебя прижали.

Мелочь, наоборот, надо — с первого удара, и желательно по башке. Лучше же всего, чтобы с одного удара сразу несколько штук А вообще, главное — чтобы не зашли со спины, на спине рук пока не придумано. Поэтому я двигался вдоль правой стены, если враги атаковали массированно, прижимался к бетону.

И бил.

На меня прыгала тварь — я срубал ее в полете плеткой, тут же с размаха, разрывал жреца, вцепившегося в сапог сбоку, затем удар левой — секирой, затем снова плеткой, затем шпорой, длинным лезвием раз — и две башки покатились. И еще. Еще.

Неплохо. Главное — держать равновесие, не позволять вцепиться. Удар-удар-шаг, удар-удар-шаг, я продвигался вперед, оставляя за собой смерть. Как настоящий жнец. Только не поганый, а праведный.

Не очень сложно, не то что с леммингами, они мелкие, трудно попасть, а бегут от горизонта до горизонта, и все бешеные, свирепые. Тут проще, раз-два. Наверное, огнеметом было бы еще лучше, но я и так справлялся.

Не спешить. Когда до станции осталось совсем немного, мне захотелось побежать. Раскидать жрецов, добежать до платформы…

Опасно. Запнешься — все, больше не поднимешься. И я не торопился. Истреблял, я ведь истребитель. Пусть это была не моя станица, не моя земля, но все равно. Человек должен бороться со злом. Наши предки, ну, давным-давно, которые, отвоевали себе планету, всех тогдашних волков загнали по норам, львов перебили и в зоопарки посадили, из коркодилов сапог понашили, как надо все устроили. И мы так сделаем. Перебьем всех, кто только осмелится. Всех…

— Всех! — рявкнул я.

От неожиданности жрецы отхлынули, я сделал несколько шагов вперед, убил еще три штуки.

Они напали снова, и я снова стал убивать. Секира, плетка, шпоры. Вперед. Тропарь Четыре, смерть бежала по дорожке, подвернула свои ножки…

Вперед. Под ногами чавкало, хрустело и пищало, я был забросан кровавой кашей, ошметками, зубами, приходилось периодически протирать забрало шлема от юшки.

Постепенно я вышел из туннеля. Слева тянулась платформа с квадратными колоннами и низким потолком. Я забросил на платформу карабин, секиру и плетку, забрался сам. Жрецы запрыгивали на платформу легко, едва я влез, как на меня накинулась целая стайка, пришлось работать секирой.

У поганых тварей имелось одно очень положительное свойство — они очень хорошо разрубались. С одного удара. Зубы, головы, лапы летели в разные стороны, я зачищал местность.

А потом я заметил, что ору. Кричу, нанося бешеные удары, получаю удовольствие от крошащейся плоти, больше даже, мне хочется убивать и снова убивать. Я впал в грех кровожадности, в этом не было никакого сомнения. Но остановиться я не мог, мне хотелось уничтожить как можно больше этих жрецов. Всех, всех их уничтожить, разорвать, стереть в кровавую жирную пыль, чтоб ни одного не осталось.

Безумие.

Я вспомнил, Гомер читал нам стихи. Давно, наверное, тогда я был не только ниже колеса, ниже ступицы. Гомер много стихов знал, нас заставлял учить, да мы не запоминали. Наверное, для того, чтобы стихи запоминались, надо в человеческом обществе жить, а не как мы.

Как там точно, я не помнил, только смысл. Есть упоение в бою, у мрачной бездны на краю, и в урагане, и в заморозках, и даже в сыти есть какое-то свое упоение. Правда, я не представлял, как такое может случиться. Какое упоение, когда уши отваливаются?