— Он толстый и противный, — скривилась мадмуазель. Одним резким движением паж намотал на руку волосы мадмуазель Дианы и дернул. Фрейлина вздрогнула, ощутив прикосновение кинжала.
— Мне отдашь половину, — резко бросил молодой человек, не опуская кинжал.
— Но ты же всегда брал треть! — хлюпнула носом мадмуазель.
— А ты всегда была покладистой, — не смягчился паж. — Ну что? — продолжил он, вновь рванув пучок волос.
— Ой… не надо… больно… Я все сделаю, — мадмуазель де Меридор баронесса де Люс вновь всхлипнула. Молодой человек убрал кинжал и вновь взял в руку щетку. — Ты злой мальчишка, Александр, — укоризненно покачала головой юная дама.
Молодой человек в последний раз провел щеткой по волосам мадмуазель, аккуратно расправил локоны и обошел Диану, так что оказался напротив. Взяв в руки кружевной платок, он бережно поправил макияж и отступил на шаг. Полюбовавшись минуту на дело рук своих, он неожиданно резко ударил даму по щеке.
—
— Мерзавец, — прошептала мадмуазель, пряча записку за корсаж.
«Шлюха, ненавижу…» — с тоской подумал юноша, направляясь к лестнице.
— Шевалье Александр, — томный женский голос остановил молодого человека. — Вы можете уделить мне время?
— Время, мадам? — смесь почтительности, дерзости и иронии прозвучала в ответе юноши. Берет в руке. — Вы говорите о времени?
— Не придирайтесь к словам, злой мальчишка, — перья веера скользнули по щеке. — Конечно, не на время…
— Следующая ночь, мадам, — юноша коснулся кончиков пальцев дамы. — Если вы…
— Хорошо, милый, в моем отеле… Ты знаешь, что мне нужно…
— Мадам, — юноша отвесил почтительный поклон. Развернулся. Дама исчезла как тень.
«Впрочем, шлюхи — намного честнее, чем эти разряженные твари…» Молодой человек оглянулся вокруг. Никого… И лихо съехал по перилам.
— Фу, Рене, вечно вы появляетесь как ниоткуда, — парфюмер ее величества улыбнулся. Шевалье Александр, наконец, улыбнулся в ответ. — Ты принес, что я просил?
— Конечно! — Рене Флорентиец протянул юноше серебряную коробочку. Молодой человек открыл крышечку, вздохнул запах и даже зажмурился от удовольствия.
— Ты волшебник, Рене, — объявил он громко, вынимая деньги. Парфюмер благосклонно принял плату.
— Вами недовольны, шевалье, — добавил он неожиданно одними губами.
— Ничего, скоро будут довольны, — не смутился паж, передавая парфюмеру вышитый платок, завязанный двумя узлами. Рене улыбнулся. Мальчишка ему нравился. — А это тебе. То, что просил, — юноша достал сверток, плотно обмотанный тканью. Парфюмер начал было доставать деньги, но паж покачал головой. — Не стоит, ерунда…
— Как знаете, шевалье.
И господа разошлись весьма довольные собой.
Шевалье Александр остановился еще раз, изучая содержимое баночки. «Все, сегодня еду к Сми… Она обрадуется… К черту Лувр! Ночью… Нет. Ночью я буду спать один», — мальчишка тряхнул головой. «А то завтра день тяжелый… В Шатле придется тащиться… Не прийти — Жером обидится… Скажет — все обещаешь прийти посмотреть, как я работаю…»
Александра передернуло. Жером искренне не понимал, почему шевалье де Бретей не горит желанием наблюдать то, за что многие готовы платить звонкой монетой. Не втолковывать же другу, что человек, хоть раз побывавший в руках палача не горит желанием вновь оказаться в камере пыток… в любом качестве… Но кто ж его, Александра, спросит — чего он желает, а чего нет. Идти придется, хотя бы для того, чтобы было что рассказывать его величеству… и этой титулованной стерве!.. Да и друзей обижать нельзя. А друзей у шевалье Александра по прежнему было двое — шлюха Смиральда и сын палача Жером. И господин де Бретей твердо решил посвятить им два свободных от дежурств дня.
В то самое время, когда мадмуазель де Меридор готовилась к встрече с провинциальным ухажером, граф де Лош и де Бар разгуливал по Лувру, выискивая подходящую модель для своей новой картины. Желание создать бессмертное полотно посещало шевалье с завидной регулярностью, и в ожидании подходящего сюжета благородный дворянин готов был переносить на бумагу все, что попадалось ему на глаза. Лишь малая часть рисунков графа приобретала законченный вид, да и то, благодаря стараниям полудюжины художников, кормящихся щедротами шевалье, однако Жорж-Мишель продолжал лихорадочно рисовать в преддверии того дня, когда сам возьмется за кисти.