Бог, которого люблю

Безусловно, я понимал, что успехами по «службе» обязан Дмитричу. Мне он казался самым умным из тех, кого когда-либо встречал в жизни. Никогда не слышал, чтобы он планировал сделать кому-либо неприятности. А ведь ему достаточно было в присутствии «нужного человека» просто высказать своё отрицательное мнение о ком-либо, чтоб усложнить тому жизнь. Если человек делал ему зло, он не мстил, а просто переставал ему помогать. Когда же Дмитрич вспоминал о жизни на воле, имена министров, начальников главков и партийных секретарей, которых лично знал, называл так же легко, как я имена футболистов класса «А».

Через год, используя прежние связи, ему удалось перебраться в колонию неподалеку от Москвы. Для его семьи – жены и двух сыновей – это было значительным облегчением. Большая разница – ездить несколько раз в год за Урал или в подмосковный город Тверь.

После отъезда Дмитрича замполит поручил мне временно исполнять обязанности заведующего клубом.

Не припомню, чтобы за время работы в библиотеке я прочел хоть одну книгу. Интерес к чтению у меня отсутствовал напрочь. Однажды замполит вызвал меня и вместе с десятком других книг дал несколько экземпляров «Комментариев к уголовному кодексу РСФСР».

– Читать их никому не давай, – предупредил замполит, – поставь на них штамп и держи где-нибудь в сторонке. По распоряжению из управления юридическая литература всегда должна быть в наличии, – добавил он. Но именно эти книги я стал читать.

Не прошло и двух дней, как я пришел к выводу, что ничего интереснее в своей жизни не читал. По этой книге выходило, что не только я и все сидящие в лагерях, но и вообще все люди – преступники. Просто не подошло время их арестовать.

В течение года я ежедневно, по несколько часов, изучал «Комментарии» и перечитывал юридические журналы, имевшиеся в библиотеке.

Моя старшая сестра (ей в то время было 36 лет) не пропустила ни одного положенного мне свидания. Три раза в год она приезжала за две тысячи километров, привозя неподъемные сумки и чемоданы. Ни от нее, ни от родителей ни разу не слышал упреков. Лишь однажды на свидании она вспомнила, как ещё до моего ареста они с матерью сошлись во мнении: «Лучше бы он умер или погиб. Месяц-другой поплакали бы и успокоились».

Кроме продуктов, сестра привозила все, что я просил для клуба и библиотеки – ноты, гитарные струны, микрофоны, фломастеры, даже портреты членов Политбюро. После проверок из управления, замполит не скрывал своего удовлетворения: наглядная агитация была на высоте.

Особенно доверительные отношения возникли у меня с замполитом совершенно неожиданно, после бессонной ночи, которую довелось провести. А дело было так…

В лагере отбывал наказание один узбек. Все считали его очень богатым, потому что он сидел за крупное хищение. Однажды у него было свидание, и он попросил контролера Васю вынести ночью из комнаты свиданий несколько сумок с продуктами, которые ему привезли. Положить их было некуда, поэтому решили временно спрятать в библиотеке.

Каким-то образом это стало известно заместителю начальника по оперативной работе. Утром в библиотеке сделали обыск. Мне крупно повезло: контролер, проводивший обыск, нашел всего лишь несколько пачек чаю и пару узбекских лавашей.

Замполит сразу же вызвал меня к себе и потребовал объяснения.

– Тебе ничего не будет, – пообещал он. – Только скажи, кто из контролеров вынес продукты из комнаты свиданий.

– Гражданин начальник, – стал я излагать свою версию, – да это же мой чай, всего десять дней назад сестра привезла мне его на свидание.

– А узбекские лепешки тебе тоже сестра привезла? – с явным раздражением почти прокричал замполит.

– Лепешки тоже…

– Знаешь, – перебил он, – даю тебе время подумать до завтра. Если утром не скажешь правду, пойдешь работать в бригаду, и с первым же этапом отправлю тебя в лес.

Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза. Капитан Мозговой (так звали замполита) знал, чего я боялся больше всего.

Когда находился ещё на пересылке в Свердловске и не знал, в какую колонию меня отправят, в камере сдружился с одним парнем, который шёл из лесной зоны.

– Если попадёшь в лесную командировку, держись, – наставлял он тогда. – Как бы тяжко тебе не было, смотри, не вздумай ломать себе руки или ноги, чтоб попасть в больничку.

– Неужели там, действительно, так тяжело? – недоверчиво спросил я.

И он рассказал:

– Уж на что я здоров был. Представь, чемпионом по боксу в тяжёлом весе был, думал, мне всё ни по чём, а в лесу сломался. Голодали так, что однажды нашли поганки – знали, что поганки – но сварили и съели. Когда отец приехал ко мне на свидание через восемь месяцев, увидев меня, он заплакал.

Вернувшись в барак от замполита, в ту ночь я долго не мог заснуть. «Сказать – значит преступить барьер, которого еще ни разу в жизни не переступал. Всем станет известно, что я сдал узбека и контролера Васю. Но если отправят в лес, досрочно уже никогда не освобожусь, усилия сестры и родителей пойдут прахом».