Бог Лезвий

И вот теперь наконец она вошла внутрь…

* * *

Три дня ушло на то, чтобы округа поняла – у Дженкинсов и в доме Джанет стряслось что-то неладное. В конце концов дома проверили, и то, что там узрели доблестные стражи порядка, заставило их – стражей, само собой не дома, – заблевать съеденными на завтрак пончиками обе прилегающие лужайки.

В доме Дженкинсов все было плохо: тела обезглавлены, самих голов нет, в крови и стены, и пол. С домом Джанет дела обстояли еще хуже. Там на стенах кто-то нарисовал кровью какие-то символы. Тела родителей Джанет были не только обезглавлены, но еще и объедены, а снятая с них кожа висела на вешалке в прихожей. Собаку тоже лишили головы – как в случае с Дженкинсами, ее хозяевами, та была унесена неизвестным убийцей с собой; ее не нашли.

Джанет лежала у себя в спальне, на кровати. С головы до середины бедер кожа на ее теле отсутствовала. И никто не смог понять, как так вышло, что в левой руке, освежеванной не до конца, она крепко сжимала скатавшийся на бедрах кожный рулон. Выглядело так, будто она сама попыталась, подобно змее, сбросить шкуру, и лишь жуткая потеря крови не позволила ей осуществить задуманное до конца.

Никаких острых предметов на месте не обнаружили. Никто не смог внятно объяснить, как у Джанет получилось провернуть подобное.

На ее кровати, а также на полу, стене и подоконнике, сквозь обильные лужи и пятна крови тянулся ползучий след, как если бы что-то продолговатое прокатилось по комнате и забралось по стенке к окну. Стекло было разбито, кровавый след нашел продолжение уже за ним, на улице – сквозь траву, вдоль кромки сада. Оборвался он у решетки канализационного люка, отгораживающей городские стоки от верхнего мира.

Решетку сняли, воду откачали… конечно, не всю. Они физически не могли откачать всё – если только не хотели протаскивать шланг многие мили под городом и запускать его в самое сердце зловонной клоаки.

В общем, на странный случай махнули рукой. Полицейские не нашли ни голов, ни того загадочного инструмента, коим Джанет могла отделить их, поэтому сочли, что она этого не делала. Видимо, кто-то неизвестный – псих, каких сейчас полно, – залез в дома и сотворил с их жильцами весь этот кошмар, наполовину освежевал несчастную девочку да еще зачем-то втиснул край ее собственной кожи ей в руку, чтобы выглядело так, будто она сама учинила над собой такое. Сочтя версию удовлетворительной, полиция умыла руки.

Никто потом не обсуждал кровавый след, что шел от кровати к окну, из окна – в сад, а из сада – к канализационной решетке. По крайней мере, в официальных рапортах по делу он не упоминался. На самом деле тот след долго был притчей во языцех среди полицейских и тех, с кем они общались. Даже теперь нет-нет да и кто-то помянет его тихим обеспокоенным шепотом. Но тайна, какой бы будоражащей она не была, остается тайной.