Бог Мелочей

А маленькую семейку, спящую одним клубочком на вышитом синим крестиком покрывале? Что ее постигло?

Не смерть. Просто конец житья.

* * *

Когда Амму после похорон Софи-моль привезла их обратно в полицейский участок и инспектор выбрал свои манго (раз, два), тело уже ликвидировали. Кинули в теммади кужи – яму для нищих, куда полицейские обычно кидали своих мертвецов.

Узнав о приходе Амму в полицию, Крошка-кочамма ужаснулась. Все, что она, Крошка-кочамма, совершила, основывалось на одном допущении. Она сделала ставку на то, что Амму, как бы она ни вела себя, в каком бы ни была гневе, никогда не признается публично в своей связи с Велюттой. Поскольку, как считала Крошка-кочамма, это значило бы погубить и себя, и детей. Окончательно. Но Крошка-кочамма не учла, что Амму могла стать Опасной Бритвой. Что в ней смешалось то, что не смешивается, – бесконечная нежность материнства и безоглядная ярость самоубийцы-бомбометательницы.

Реакция Амму ошеломила ее. Земля стала уходить у нее из-под ног. Да, у нее был союзник в лице инспектора Томаса Мэтью. Но надолго ли? Что, если его переведут в другое место и примутся пересматривать дело? Это было вполне возможно, ведь вон какую кричащую, скандирующую толпу партийных активистов сумел собрать товарищ К. Н. М. Пиллей и привести к воротам фабрики. Они вынудили персонал прекратить работу, и манго, бананы, ананасы, чеснок и имбирь огромными кучами лежали и медленно гнили на территории «Райских солений».

Крошка-кочамма понимала, что надо как можно скорее изгнать Амму из Айеменема.

Ради этого она пустила в ход то, в чем была сильна. Кто-кто, а она умела орошать свои поля и питать свои урожаи страстями других людей.

Словно крыса в кладовку, проникла она в горехранилище Чакко. Там она воздвигла простую, доступную мишень для его безумной ярости. Ей нетрудно было изобразить Амму подлинной виновницей смерти Софи-моль. Амму вкупе с ее двуяйцевыми.

Ломающий дверь Чакко был всего-навсего горестным быком, беснующимся на привязи у Крошки-кочаммы. Это ее идея была, чтобы Амму собрала пожитки и уехала. Чтобы Эста был Отправлен.

Глава 20 Мадрасский Почтовый

И вот на Приморском вокзале Кочина за решеткой вагонного окна – Эста Один. Представитель Э. Пелвис. Жерновок с зачесом. И вздымающееся, кренящееся, тинисто-зеленое, набухающе-водное, морское, плывущее, бездонно-тяжелодонное ощущение. Его именной сундучок был задвинут под сиденье. Его коробка, набитая сандвичами с помидорами, и его Орлиная фляжка стояли на откидном столике.

Жующая рядом дама в пурпурно-зеленом канчиварамском сари, с брильянтами, облепившими крылья носа, как блестящие пчелки, протянула ему коробку с желтыми ладду – сладкими шариками из теста. Эста покачал головой. Она все улыбалась и не отставала, ее добренькие глаза превратились в щелочки за стеклами очков. Она причмокивала губами.

– Ну хоть одну штучку. Сладкие-пресладкие, – сказала она по-тамильски. Ромбо мадурам.

– Сладкие, – подтвердила по-английски ее старшая дочка, которой было примерно столько же лет, сколько Эсте.

Эста покачал головой еще раз. Дама взъерошила ему волосы и испортила зачес. Ее семья (муж и трое детей) уже вовсю жевала. Крупные желтые округлые крошки ладду на сиденье. Железнодорожные вздроги под ногами. Голубой ночной свет пока не включен.

Маленький сынишка жующей дамы потянулся и включил его. Дама потянулась и выключила. Она объяснила ему, что это свет для спанья, а не для бодрствования.

В вагоне первого класса все было зеленое. Сиденья – зеленые. Спальные полки – зеленые. Пол – зеленый. Цепочки – зеленые. Одно темно-, другое светло-.

ДЛЯ ЭКСТРЕННОЙ ОСТАНОВКИ ДЕРНИТЕ ЦЕПОЧКУ, было написано зелеными буквами.

ЯЛД ЙОННЕРТСКЭ ИКВОНАТСО ЕТИНРЕД УКЧОПЕЦ, подумал Эста зелеными мыслями.

Сквозь решетку окна Амму дотянулась до его руки.

– Храни билет, – сказали губы Амму. Ее силящиеся не плакать губы. – Придут и проверят.

Эста кивнул, глядя в лицо Амму, поднятое к окну. Глядя на Рахель, маленькую и чумазую от вокзальной пыли. Всех троих связывало четкое, раздельное знание, что их любовь загубила человека.

Об этом в газетах ничего не было.

Годы прошли, прежде чем близнецы поняли роль Амму в случившемся. На отпевании Софи-моль и все время до Отправки Эсты они видели ее опухшие глаза и с детским эгоцентризмом считали себя единственной причиной ее сокрушения.

– Сандвичи съешь, пока они свежие, – сказала Амму. – И не забывай писать письма.

Она осмотрела ногти на маленькой ручке, которую держала, и вычистила черный серпик грязи из-под ногтя большого пальца.

– Присматривай сам за моим родненьким. Пока я не приехала и не забрала его.

– Когда, Амму? Когда ты заберешь меня?

– Скоро.

– Когда? Если точно?

– Скоренько, родной. Как только смогу.

– Через месяц и еще месяц? Да, Амму? – Нарочно делая срок очень долгим, что бы Амму сказала: Раньше, Эста. Ты думай головой. Ведь тебе в школу.

– Как только я найду работу. Как только уеду отсюда и устроюсь, – сказала Амму.